Большой заговор - страница 9

Люся волновалась и суетилась, словно сейчас за дверью будет обнаружен труп самого Малютова со следами Люсиной помады.

— Да не волнуйся ты, — еще раз успокоила Клавдия. — Владимир Иванович тебя похвалит.

Они открыли кабинет и вошли.

Конечно, можно было позвать экспертов, но, во-первых, дело заведено не было, так что формальные основания отсутствовали. Во-вторых, Клавдия справедливо рассудила, что прокуратуре огласка ни к чему. Дело-то почти семейное.

Она стала осматривать стол прокурора, а Ирина занялась телефонными аппаратами. Она раскрутила микрофоны и внимательно изучила их содержимое. Однако ничего не обнаружила.

И Клавдии тоже не очень повезло. На столе — ни сверху, ни снизу — никакого подслушивающего устройства не оказалось.

Ящики стола были заперты.

— Люся, у тебя есть ключи? — спросила Клавдия.

— Есть.

— Давай.

— Ой, Клавдия Васильевна, а это можно?

— Люся, давай ключи, — строго сказала Ирина.

Но не успела секретарша вынуть ключи, как в кабинет, нет, не вошел, не ворвался, не влетел, а как-то вшагнул Малютов.

Секунду он смотрел на собравшихся женщин широко раскрытыми глазами, а потом тихо и испуганно произнес:

— Что здесь, собственно, происходит?

— Ничего особенного, Владимир Иванович, — сказала Ирина, которую Малютов побаивался. — Мы производим обыск, вернее, выемку подслушивающего устройства, которое, скорее всего, спрятано в вашем кабинете.

— В моем кабинете?! — еще шире раскрыл глаза Малютов.

— Я им говорила! — встряла секретарша.

Но Малютов только махнул на нее рукой.

— С чего вы взяли?

— Да очень просто, — пояснила Клавдия. — Мы получили аудиозапись вашего разговора с мэрией. Голос вашего собеседника звучит из телефонной трубки, ваш — нет. Значит…

— И что? Нашли?

— Ищем. Вот, кстати, Владимир Иванович, откройте ящики стола, пожалуйста.

Малютов как завороженный двинулся к Клавдии. Он сам никогда не присутствовал на обысках, тем более своего кабинета. Вынул ключи и протянул Клавдии.

Она открыла верхний ящик, посмотрела в нем сверху, а потом пошарила рукой под столешницей. И…

— Жучок, — сказала она, вынимая на свет божий нечто, похожее на металлическую пуговицу.

— Вы уверены? — близоруко приблизил глаза Малютов.

— Стопроцентной уверенности нет, можно отдать в лабораторию, но думаю…

— Дайте-ка поглядеть, — как ребенок протянул руки Малютов.

Клавдия отдала ему кругляшок, и тот, повертев его в руках, вдруг широко улыбнулся и сказал:

— В каком-то фильме я такое видел.

Затем изо всех сил щелкнул ногтем по жучку и радостно засмеялся.

Впрочем, его веселье оборвалось внезапно.

Он вдруг дико оглянулся по сторонам и сказал командирским голосом:

— Никто отсюда не выходит! Люся, закрой дверь.

Секретарша захлопнула створки и встала грудью у выхода.

— Сесть всем! — приказал Малютов. Сам плюхнулся в собственное кресло и нервно забегал руками по столу. — Это что же получается?! Это получается — что же?!

— Это получается, что в ваш кабинет кто-то проник и поставил жучок, — спокойно сказала Ирина.

— Вы соображаете, что вы говорите?! — испугался Малютов. — Кто сюда мог проникнуть? Как? Когда?

И он посмотрел на секретаршу, которая побелела как невестина фата и схватилась за сердце.

— Владимир Иванович, никогда! Я — ни за что! Это неправда! — истерически вскрикнула она.

— Погоди, Люся, — сказала Клавдия. — Мы пока никого не обвиняем. Правда, Владимир Иванович? Мы пока хотим понять…

— Что вы хотите понять?! — взвился Малютов. — Что кабинет прокурора Москвы стал проходным двором? Что сюда можно втащить жучок, еще, не дай Бог, телекамеру поставить?! Да вы знаете, что будет, если об этом узнает хоть кто-нибудь?! Это скандал… Нет, не скандал! Это фиаско! Провал! Позор! Крах! Все!

— Погодите, Владимир Иванович, — остановила его Ирина. — Может быть, все не так страшно.

— Нет, не так. Намного страшнее! Если сегодня можно прослушивать прокурора Москвы, то завтра Президента! А потом настанет тридцать седьмой год!

Клавдия поморщилась, но так, чтобы Малютов этого не заметил.

— Слушайте все меня! Ни один из вас отсюда не выйдет, пока не подпишет бумагу о неразглашении.

— Как это? — не поняла Ирина. — Какую бумагу?