Борьба Миров, № 1924 03 - страница 13

— Все это брехня. Ты им не верь. Зря треплются, со злости.

Кучка рабочих собралась вокруг. Внимательно прислушиваются. Стараются понять.

— У нас, что русский, что американец — оль-де-сэм.

— Все равно рабочий-пролетариат…

— Буржуа не добра — пролэтэрс — иэс, добра, — вставил какой-то молодой краснощекий парень.

— Ленин — каррашо… — добавил другой.

— Интернационал Вери-гуд, — сказал Седых.

— О yes, quite well, — вставил третий, широкоплечий рыжий парень. — Bolshevics — добра. — Старался объяснить Седых. — Ку-Клус-Клан — но добра. Понимай? Но добра.

— Еще бы не понимай — понимаю. Мы про этих чертей слышали. — Дрянной народ. — Одно слово. — Хвашисты.

— О, иэс, — соглашается Билль.

Пара зорких глаз внимательно следит за Седых. Ловкий парень. Вылощен, как воротник, выглаженный китайцем. Кивком подозвал двух других.

— Смотреть в оба. Это настоящая советская птица. Тонкая бестия. Пусть черти заберут мою душу, если ошибаюсь.

Всюду лазит за армейцами накрахмаленный молодой человек, в желтых гетрах.

Вот и сейчас. Власти направили их сегодня обедать в новую столовую. В дверях саженные ярко размалеванные плакаты. На них надпись: «Наше жаркое никогда не лаяло». Было холодно. Ветер играл словно на шарманке в проводах. Седых приоткрыл двери. Пахнуло аппетитным ароматом яичницы с ветчиной. Вошли. Китаец усиленно рекомендовал пирог с куриной печенкой. Бифштекс. Ростбиф. Свинка с картофелем. Яичница с ветчиной.

— Ну, что ж, — сказал Седых, — завезли, пусть кормят. Давай, товарищ Косоглазый порцию бифштекса.

— Вам прожаренный? — спросил китаец.

— Все равно, лишь бы побольше.

— А мне свиную и выпустите полдюжины яиц на сковородку.

— Вам приказано еще отпустить по литру пива.

— Ну, как? — спросил Шахов.

— Не смеем отказаться, — смеясь, бросил Седых.

Кормят и поят американцы, точно на убой. Сбивают остаться. А все же тоскуют ребята по России. Рвутся домой. Надоели хуже горькой редьки властям. Убедились американцы. Махнули рукой. Преданные ребята. Крепкие.

— Черт с ними, — решил судья, — пусть уезжают в свою вонючую СССР.

В НАЧАЛЕ сентября в Анадырский порт вошла американская шхуна «Блюси». Судно принадлежит «Олаф Свенсон и К°». На палубе двое пассажиров. Это Шахов и Седых.

Хорошее место Анадырь. Богатый и пушниной, и рыбой, и лесом край.

Иллюстрации В. Скотт

Случай из практики Роберта Говарда

РОБЕРТ Говард жил за городом. Но его острый глаз, подобно прожектору, скользил по главному хребту города, нащупывая события. Впрочем часто он походил на мудрого врача после операции, прощупывающего пульс пациента. Говорю, после операции, ибо это любимое словечко Говарда. Правда, ассоциировалось у него это слово больше с понятием стратегическим, чем медицинским.

Мистер Роберт Говард жил за городом, подобно полководцу, находящемуся несколько в стороне от поля сражения.

В списках миллионеров Роберт Говард не значился, но зато почти все миллиардеры значились в его списке. Из этого не следует делать поспешного заключения, что мистер Роберт нуждался в миллиардах, наоборот, вряд ли в Соединенных Штатах найдется такой миллиардер, который бы тем или иным способом не пользовался услугами Говарда.

Популярность Говарда бегала за ним запыхавшейся собакой, — но между ними оставалось всегда почтительное расстояние, что давало возможность и время Роберту Говарду ликвидировать вытекающие из этого неприятности, и продолжать, как и надлежит великому человеку, спокойно оперировать.

РОБЕРТ жил скромно. Занимал четыре комнаты, из которых одна была мастерской, другая кабинетом, а остальные предназначались для приятного препровождения холостяцкой жизни. Много прислуги Роберт не держал: был у него один лакей — русский и немая кухарка — немка. В мастерскую никто не допускался, даже лакей. В 1916 году, когда у Роберта был первый и последний обыск и когда инспектор тайной полиции в присутствии короля газетного треста мистера Херста хотел проникнуть в эту комнату — Роберт с весьма милой улыбкой, заявил:

— Мистер Мэссон, каждый шаг вперед от этого порога есть вместе с тем обратный шаг в сторону вашей жизни.