Борис Годунов. Трагедия о добром царе - страница 12

.

Общий тон рассказа о Борисе Годунове в «Курсе русской истории» скорее благоприятен. В. О. Ключевский отдает должное его таланту правителя и царя: «Борис и на престоле правил так же умно и осторожно, как прежде, стоя у престола при царе Федоре». Чем же все-таки объяснить такое однозначное неприятие Бориса Годунова современниками, а вслед за ними и историками? «Борис принадлежал к числу тех злосчастных людей, — замечал Ключевский, — которые и привлекали к себе, и отталкивали от себя, — привлекали видимыми качествами ума и таланта, отталкивали незримыми, но чуемыми недостатками сердца и совести. Он умел вызывать удивление и признательность, но никому не внушал доверия; его всегда подозревали в двуличии и коварстве и считали на все способным»[51]. Следовательно, чтобы разобраться в Борисе-правителе, надо понять его психологию, мотивы его действий, учесть, как воспринимали его окружающие и подданные. В. О. Ключевский напрямую связал появление слухов о воскресшем царевиче Дмитрии с закатом Бориса Годунова, «потрясенного успехами самозванца». История самозванца оказалась предвестием страшных потрясений и для всего государства: «Замутились при этих слухах умы у русских людей, и пошла Смута»[52].

Один из основателей «петербургской» школы историков Константин Николаевич Бестужев-Рюмин тоже составил обзор событий после смерти Ивана Грозного[53] и написал подробный биографический очерк о Борисе Годунове. Показав многостороннюю деятельность Годунова внутри страны и во взаимоотношениях с соседними странами, К. Н. Бестужев-Рюмин писал: «Быть может, у Годунова не было гениальности, но без сомнения он был правитель умный, воодушевленный лучшими стремлениями: он вышел из школы Грозного (интересно это совпадение с образными словами Василия Осиповича Ключевского. — В. К.), понимал важность внешних сношений, чувствовал потребность в просвещении, не только по примеру Грозного, но и по собственному опыту, чувствовал необходимость не допустить боярского самовластия. В этом-то, в особенности, он встретил причину своей гибели…»[54]

Первая полная история Смутного времени, написанная Сергеем Федоровичем Платоновым, появилась в 1899 году и на долгое время определила восприятие этих событий. Платоновские «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII веках» — классическое исследование, и тем интереснее, что их автор оказался одним из самых последовательных «защитников» Бориса Годунова в русской историографии. Платонов обратил внимание на то, каким контрастом должны были казаться современникам годы правления Годунова со временем предшествующего террора в царствование Ивана Грозного. Старое боярство, считал С. Ф. Платонов, потеряло свое значение, что и позволило выдвинуться «новым людям», которыми были Романовы-Юрьевы, Годуновы и Нагие. Отзывы современников об уме и талантах нового правителя царства, по мнению историка, соответствовали действительности. Борис Годунов шел к власти постепенно, но уверенно, «укрепляя свое преобладание в правительственной среде». Он сумел сделать так, что ни у кого не осталось возможности соперничать с правителем царства. Платонов справедливо пишет о том, что если бы «придворное влияние» Годунова «было следствием только ловкой интриги и угодничества, если бы оно не опиралось на большой правительственный талант, оно не было бы так глубоко и прочно»[55]. На долю Бориса Годунова выпали трудные времена преодоления кризиса, в который вверг страну Иван Грозный. И Годунов оказался достоин такого вызова, успокоив страну и приведя ее ко времени пусть и относительного, но редкого в истории Московского царства благоденствия. «Надобно было умиротворить страну, потрясенную политикой Грозного и экономическим расстройством, восстановить земледельческую культуру в опустевшем центре, устроить служилый люд на их обезлюдевших хозяйствах, облегчить податное бремя для платящей массы, смягчить общественное недовольство и вражду между различными слоями населения. В таком направлении и действует Борис», — говорит историк. Разумеется, С. Ф. Платонов не воспринимает на веру риторику самого Бориса Годунова, хвалившегося, что повсюду «никто большой, ни сильный никакого человека, ни худого сиротки не изобиди». Но уже сама эта декларация не может восприниматься иначе как сильный контраст с «оргиями Грозного». Очень редко, когда «правитель вменяет в честь и заслугу себе гуманность и справедливость»