Борис Годунов - страница 4
Патриарх Иов тотчас приказал ударить в колокола и пошел крестным ходом в Новодевичий монастырь с хоругвиями, со святой чудотворной иконою Богородицы Владимирской впереди.
С иконою Смоленской Богоматери крестным же ходом и под колокола двинулся навстречу патриарху Борис Федорович.
Будто два золотых облака нашли друг на друга. Пал на колени Борис перед иконою, что пришла с Иовом, и воскликнул во всю силу голоса, рыдая и дрожа:
— О милосердная царица! О пречистая Богородица! Помолись обо мне и помилуй меня!
И укорил патриарх Иов Бориса Федоровича сурово и непреклонно.
— Устыдись пришествия пречистой Богородицы со своим предвечным младенцем! Повинись воле Божией и ослушанием не наведи на себя праведного гнева Господня!
Много еще было затей. Служили молебен, ходили к царице Александре просить у нее на царство брата. Борис, однако, твердил все то же:
— О государыня! Великое бремя возлагаешь на меня, предаешь меня на превысочайший царский престол, о котором и на разуме у меня не было.
— Против воли Божией кто может стоять? — кротко ответила сестра.
И вздохнул Годунов, словно полжизни из себя выдыхал:
— Буди святая твоя воля, Господи!
Великий пост и Пасху Борис Годунов, царь, да все еще не венчанный, миром не помазанный, прожил в Новодевичьем монастыре.
Только 30 апреля прошествовал он в Кремль, держа за руки милых детей своих, Ксению и Федора. Обходил кремлевские соборы, кланялся гробам государей, прикладывался к иконам и кротко просил людей, на звания не взирая:
— Отобедайте нынче со мною! Пожалуйте детей моих, наследников моих.
Федор, девятилетний отрок, смотрел вокруг себя соколенком. Глаза карие, ясные, а в них то вопрос, то восторг:
«Любите ли моего отца? — Любите! нет его в мире умнее, добрее, могучее! Коли вы его полюбите, и я вас полюблю».
— Царевич-то! Царевич — вылитый Ангел! — громко шептали нанятые говоруны.
— Под его бы рукою пожить.
— Окстись! Еще отец не поцарствовал, а он уж о сыне возмечтал.
Улыбался Борис: болтовня, но — драгоценнейшая!
Коли в сыне царевича видят, значит, весь род признают за царский.
На Ксению только ахали. Совсем уж невеста. Да какая! Скажешь — лебедь, и не ухмыльнешься. Есть же такие птицы на белом свете! Высокого лета птицы! Не про нашу честь. И ведь гордыни-то в лице совсем нет. Глаза кроткие, горличьи. Темных, мохнатых, как ельник, ресниц не подняла, кажется, ни разу.
Шелестнуло из толпы, будто крючком рыбьим, под губу да в сторону, подсекая:
— Малютино отродье. Ишь идет! Как змея на хвосте.
— Голубица! — крикнула женщина, возмущенная наговором. — Голубица наша!..
Борис все слышал, про голубицу и про отродье. Улыбался. Истинный царь ради истины царствует. Что ему похвала или злоба?
— Отобедайте нынче со мною, добрые люди. Пожалуйте меня, царицу, детей моих.
— Спасибо, царь! Мы твое доброе сердце знаем!
— И впрямь природный царь! Румяный, ласковый!
И это услышал. Нехорошо ворохнулось сердце: за деньги сказано, или само собой сказалось?
Царица Мария Григорьевна, войдя в свои новые покои, обрадовалась свету и тотчас села за рукоделье, не желая быть на глазах и на язычке у боярынь и сударушек.
Она и от мужа готова была затаиться, виноватая перед ним не своей виной.
Борис, однако ж, пришел тотчас после всеобщего застолья. Тихо сел на подставку для ног, положил голову жене на колени.
— С переездом, Мария Григорьевна!
Она радостно вздохнула, трогая пальцами жилочки на его висках.
Никогда не забывала эта умная, русской красоты, величавая и нежная женщина, что она дочь Малюты Скуратова.
Иван Грозный почтил любимца в потомстве его. Одну дочь Малютину выдал замуж за двоюродного брата своего Михаила Глинского, другую за Дмитрия Шуйского, третью — за Бориса Годунова. Повязал боярские роды с опричниной кровью, посеял Малютино семя на благодатных огородах, чтоб хохотать из смердящей своей, из огнедышащей тьмы: нет конца воле моей.
— Плечо ноет, помни, погладь! — попросил Борис, расстегивая на груди ферязь.
Боль эта была пожалована ему в страшный день 16 ноября 1681 года самим Иваном Васильевичем.
— Все от Бога! — сказал Борис, задохнувшись от осенившей его мысли.