Борис Годунов - страница 26
Однако день ото дня стал примечать гонец, что нет-нет, а тот или иной воевода в разговорах взглядывал на него странно. В глазах непонятное показывалось, пугающее. Ан задумываться посланнику Семена Никитича времени не оставалось. Гнать, гнать надо было вперед, поспешать что есть силы. Да и молодое, задорное в душе играло. В гору шел. Как же, Борисов дядька поручение дал. Здесь что уж и думать? Говорено людьми: верхние поманят — верхние и отблагодарят. А думать надо было. Жизнь у человека одна, да и его она, а не дядина. Но, знать, на том молодость стоит: шпорь коня, пущай летит он как на крыльях, а там, что за холмом, видно будет. Не пропадем! В молодые годы трудно поверить, что ты убог и предел у тебя есть. Да и не нужно это, наверное.
Лес кончился, пошли поля с темневшими навозными кучами. Знать, рядом жилье было: навоз только что вывезли, его и снегом даже не укрыло. Дымком потянуло, конь и вовсе в струну вытянулся в беге.
За полем показались избы, и остро и больно кольнул в воспаленные глаза гонца высвеченный закатом золоченый крест на церкви.
Из-за крайней избы на дорогу вышли стрельцы. На плечах бердыши. Первый вскинул руку:
— Стой, стой!
«Застава», — подумал гонец и натянул поводья, сдерживая коня. Тот извернулся боком и, рвя, кроша шипами подков наледь, сел на задние ноги. Но все же разбег был так силен, а стрельцы так неожиданно вышли на дорогу, что гонец не сдержал коня и он с ходу налетел на заставу. Стрельцы бросились в стороны. Однако один уцепился рукой за узду, повис, закричал зло:
— Ты что? Цареву заставу бить? Разбой!
И, встав на ноги, сорвал с плеча бердыш, устремил в грудь всадника. Хищно блеснуло отточенное острие. Ловок стрелец был. Но налетели тегиляи, закричали:
— Московский гонец! Московский гонец!
Заматерились, заорали сиплыми, застуженными в гоньбе глотками:
— Аль не видишь? Глаза, что ли, в затылке?
Стрелец смешался, отбрехивался:
— Пошто гоните как бешеные? Кто вас знает, какие вы люди…
— А то не приметил? — закричал еще пуще тегиляй. — Залил, видать, буркалы[11].
Но полаялись да и успокоились. Гонец сказал:
— Ведите меня к воеводе. Бумага московская к нему.
Лихой малый, что едва не запорол гонца бердышом, вызвался проводить гонца. Вскинул бердыш на плечо и зашагал вперед. Гонец подобрал поводья и тронул коня следом. Тегиляи потрусили, как и прежде, сзади.
Стрелец шагал широко, размахивал свободной рукой и нет-нет да и поглядывал на гонца ясным глазом. Наконец спросил:
— Как на Москве-то, какие дела? — Любопытство, знать, его распирало. Даже приостановился, взялся за стремя. — Что говорят-то?
Гонец тронул теплый бок коня каблуком. Покосился на стрельца.
— А что тебе надобно знать?
Стрелец усмешливо скривил веселые губы:
— Все… Мы здесь давно никакими слухами не пользовались. Кого царем-то собираются крикнуть? — И в другой раз улыбнулся гонцу. — А?
Гонец помедлил минуту, раздумывая.
— Царем? — переспросил и сказал: — Бориса Федоровича, правителя.
— Правителя! — с искренним удивлением воскликнул стрелец. — Бориса Федоровича? Быть не может!
— Отчего быть не может? — подобрал губы гонец. — Истинно говорю.
Стрелец стремя отпустил и несколько шагов шел молча, думая о чем-то своем.
— Чего удивительного? — с гневом уже переспросил гонец. — Он при покойном царе двенадцать лет правил.
— Вот то-то, — поднял на гонца взгляд стрелец, — что двенадцать лет. Мужики в один голос и говорят: он и только он Юрьев день отменил и взял людей в крепость.
— То дело государское, — строго сказал гонец, — да и что мужикам бегать с места на место? Сиди на одной земле.
— Эко ты… — возразил стрелец. — А ежели барин в ту землю головой заживо вколачивает? А ты что, и уйти от него не моги?
— Но и бегать не дело, — сказал гонец. — Мужик, он побегать любит. Избаловались.
Стрелец опять остановился и, взглянув в лицо гонца с укоризной, сказал, растягивая слова:
— Э-э-э… Нашел баловство — лбом орехи щелкать… Шишек небось набьешь… Нет, Юрьев день мужик правителю не простит.
Стрелец вновь взялся за стремя и придержал коня. Но гонец нахмурился, убрал ногу, сказал строго:
— Пошли, чего стали? — Добавил: — Высоко запрыгиваешь, неосторожно говоришь.