Борис Иванович Куракин - страница 11
охотно приемлили". В новом, более обстоятельном "мемориале" последовательно прослеживалась политика Георга I со времени, когда он был еще претендентом на английский престол (который занял в 1714 г., будучи ганноверским курфюрстом). В нем приводились факты, изобличавшие курфюрста и короля в двуличии, в нарушении договоренностей и подчинении британской политики интересам своего княжества (Ганновера). Король вынужден был в ответ оправдываться.
Общественное мнение Англии стало постепенно отходить от антирусской истерии. Веселовский доносил в Петербург, что восемь из десяти членов парламента независимо от партийной принадлежности полагают, что необъявленная война России наносит вред интересам Британии.
В Лондоне наиболее болезненно была воспринята безрезультатно окончившаяся балтийская экспедиция адмирала Норриса летом 1720 г., стоившая казне 600 тыс. фунтов. По поручению Петра I посол в Голландии распространил через газеты сообщение об "успехах" огромного объединенного англошведского флота, а "особливо, об избе и бане", уничтоженных десантом на о. Нарчине за неимением ничего более существенного. Несомненно, позитивно на международном престиже России сказалась политика свободы торговли, которой по настоятельному совету Куракина придерживался Петр I.
Упорство Англии, единственной державы, поддерживавшей Швецию, было сломлено. Летом 1720 г. не только парламент, но и сам Георг I предложил Швеции начать переговоры с Россией о мире. Окончательно подтолкнули к этому короля безуспешные попытки английского флота защитить собственно коронные земли союзника от русских десантов. В Швеции возникло опасение, что Россия готова предпринять более масштабные действия на территории неприятеля.
Куракин в записке "О войне и мире"[16], составленной в 1720 г., полагает, что к "мирным кондициям" Швецию может склонить только полная оккупация страны, когда русские войска будут маршировать в Стокгольме. Однако, по его мнению, осуществить переброску значительных сухопутных сил крайне рискованно по причине полного превосходства на море соединенных флотов Швеции и Англии.
Другая рекомендация автора записки представляется не столь однозначной. Он предлагает придерживаться в войне тактики активной обороны, не растрачивая силы на малорезультативные наступательные операции, не дозволяя, в свою очередь, неприятелю "чинить десанты" в Лифляндии и Финляндии.
Можно предположить, что в той обстановке, какая сложилась к началу 1720 г., время работало на Россию. В следующем году не пятитысячный десант и осада города Евле, а комплекс упомянутых выше причин побудил Швецию заключить мир.
В этом немалая заслуга принадлежит российской дипломатии. Находясь по-прежнему вдалеке от родины, Куракин разделял радость своих соотечественников, праздновавших в Петербурге окончание войны и подписание Ништадтского мира 1721 года.
Куракину, безвыездно находившемся долгие годы за границей, приходилось выполнять массу разнообразных поручений Петра I от закупки кораблей, добывания секретных сведений о намерениях правительств, враждебных России, вербовки агентов, устройства на службу русских гардемаринов, приискании архитекторов или подмастерьев ("из лучших") для строившегося Петербурга и "людей потребных для учиненной Академии наук и художеств" до закупки для двора необходимых винных и съестных припасов, картин, скульптур, шпалер и т.д.
На все это казна отпускала необходимые субсидии. Но основные представительские расходы посол оплачивал из своих средств, а их часто не хватало. В прошении на высочайшее имя в марте 1723 г. он жалуется: "Ныне нахожу себя в крайнем разорении... пришел в великие долги, которые ныне не имею способа к оплате". Продав несколько своих деревень, Куракин не смог погасить большую часть задолженности. Особенно много ему пришлось тратить в 1716 г., когда он должен был содержать два дома и два выезда - в Лондоне и Гааге. Борис Иванович просит погасить долги и повысить жалование с 8 тыс. до 11 тыс. рублей, заметив при этом, что такое жалование получал тогдашний посол в Париже В. Л. Долгорукий