Борисов-Мусатов - страница 32

Баракки не Коновалов, он был строг. И Виктору ближе, доступнее казался Василий Васильевич. Но Гектор Павлович — «декоратор», пейзажист, певец Волги. И еще — Баракки в дополнение к более простецкому Коновалову являл собой образец академического мэтра. «Он был, — напишут о нем позднее, — действительно „артистом с головы до ног“, с традиционным набором романтических причуд, с особой, чуть-чуть вызывающей манерой держаться. Он… первым в Саратове… показал, как должен вести себя настоящий художник: подчеркнутое достоинство контрастировало с обликом тех художников, которые привыкли держаться незаметно, робко, как будто виновато…»

Что мог слышать от него Виктор Мусатов? Наверное, любимые присловья: «Хочешь быть счастливым — сделайся флорентийцем!», «Все пути ведут в Рим!», «Художник — творец красоты». Баракки неустанно рассказывал о титанах итальянского Ренессанса, особенно об уроженцах обожаемой им Флоренции: о Чимабуэ, Мазаччо, фра Филиппо Липпи, Донателло… Еще о мастерах Венецианской школы: Тинторетто, Веронезе и Тьеполо! Радуясь открытию в Саратове чудесного музея, встав во главе многих культурных начинаний, саратовский итальянец убежденно повторял, что каждый город, по примеру его великой родины — родины искусств, должен иметь собственную живописную школу. «Какую свою „школу“ может создать Саратов?» — спрашивали его. И Гектор Павлович, за суровым «фасадом» которого жила добрая и мечтательная душа, еще выше подняв крупную голову, оглядывал молодежь и все содружество людей, привычно собравшихся в его доме… «Какую школу?.. Благословенная природа этих мест сама подсказывает нам ответ. Цвет неба, прозрачность далей. И… — он величественно взмахивал рукой, — чистые звонкие тона, их контраст… Нужно — смелость. Много!.. О, это будет „Школа Солнечного Города!“»

Конверт нарисован, а на нем: «Заказное, г. Москва. В Училище Живописи, Ваяния и Зодчества, на Мясницкой улице. В Совет училища…». В таком — только ненарисованном конверте — ушло и прошение о поступлении в «головной» класс в августе 1890-го. Рисунок: конка, запряженная двумя лошадьми, наверху — на «империале», где подешевле — люди в котелках, прицепились сзади мальчишки, в ракурсе — линия уплывающих крыш. А вот и сам рисовальщик: сидит спиной к нам, сюртук скинут, на белой рубахе вперекрест подтяжки, справа — открытое, полуовальное окно чуть ли не чердачного вида («нумера»!). Студенческий беспорядок: чайник на подоконнике, ложка в стакане, на столе фуражка, тут же, у ног, саквояж. Сидит приезжий саратовец, подперев левой рукой голову, задумался.

Да и было о чем. За окнами Москва, а мечтал ведь об академии, о Петербурге… Как же и почему получилось иначе?.. Перетянули «домашние» соображения: отец плох, туго со средствами в семье, а может, и ораторский дар Щербиновского действительно причиной? Дмитрий Щербиновский, уроженец саратовского уездного города Петровска, еще до Виктора был завсегдатаем коноваловских сходок, а затем приезжал на каникулы из Москвы, где учился в Университете на юридическом, сдружившись с известными художниками. Столько интересного рассказывал он о московской художественной среде, что Петербург показался на расстоянии холодным и мертвым…

Прекрасна Москва: Виктор с восхищением обходил ее исторические места. Удивило здание училища на Мясницкой — этот угловой фронтон с колоннадой и парадная лестница в два марша, идущая по кругу, со статуями в нишах. Говорят, тут даже призраки живут в подвалах — с тех времен, как происходили в доме тайные собрания масонской ложи. А вот само преподавание день ото дня тошнее. Где же она — слава Московской школы живописи, былая, перовско-саврасовская?.. В «класс рисования с оригиналов и гипсовых голов» входил, лениво переваливаясь с боку на бок, тучный, некогда, наверное, красивый бородач. Садился и явно нехотя доставал большими ручищами очки из кармана, кряхтя долго протирал их. Встав, шел по рядам, делал отрывистые замечания, иногда сам поправлял рисунок… Главное — строить форму, верно передавать светотени, но ни фон, ни окраска предмета ему не важны!.. Может, по-своему, он и прав, может, и верно, что сам он — «блестящий рисовальщик», но до чего скучно на уроках у этого сонного медведя с густыми черными бровями… Как не похож профессор Евграф Семенович Сорокин на красиво, торжественно вышагивающего Баракки — в изысканно повязанном галстуке, чуть набок надетой шляпе! Как не похож на тихого Коновалова, сердечно внимательного отдельно к каждому ученику. А для Сорокина все ученики, наверное, на одно лицо. Требует, чтобы и работы были — как по шаблону — одинаковы… Ни цвета, ни света, ни воздуха — глаз тоскует! И сразу все в классе: гипсы, холсты — кажется покрытым слоем серой пыли. А ведь в старших классах преподает Поленов.