Бородинское поле - страница 7
- Да, сынок, очень. Под Смоленском попали в окружение две наши армии.
- А я слышал, что наши войска на смоленском направлении перешли в контрнаступление и немцы в панике бегут, - сказал Святослав.
- Разговоры, сынок, желаемое за действительное мы часто выдаем.
- Да нет же, папа, это официально. Батальонный комиссар у нас выступал. Он так и говорил: наши войска под командованием генерала Жукова перешли в контрнаступление под Ельней.
- Возможно. Частный контрудар - это еще не наступление. Варя каждый день под Можайском роет окопы, траншеи и противотанковые рвы. Это о чем-то говорит.
- Неужели дойдет до Москвы?
- Все может быть.
- Говорят, и нас пошлют на фронт. Скорей бы.
- Успеешь, сын, навоюешься. Сначала научись…
- А может случиться, что и не успею. Вот будет обидно, если война кончится, а мы и не понюхаем пороху.
- Такого не случится, - грустно сказал Глеб. - Главные бои впереди. Далеко враг зашел, по доброй воле обратно не пойдет. Придется выколачивать. Накопим силы, дай время.
- А может, как в двенадцатом году, при Наполеоне, сами побегут. Выдохнутся и побегут, - сказал Святослав солидно. - Я недавно "Войну и мир" перечитал. Заново, внимательно, не так, как в школе. Мне думается, в истории все повторяется. Не в деталях, а в принципе, в общих чертах. И дедушка, между прочим, такого же мнения… А ты знаешь, папа, дедушка наш рассуждает, как философ или как нарком.
- А рабочие, сынок, всегда были умными и мудрыми. И многие наркомы вышли из рабочих. А ты давно с дедушкой не виделся?
- Да уже больше месяца. Мы сходим. Бабушка все плачет. - И запнулся. Он знал, о ком плачет бабушка.
- Конечно, сходим. Пешочком, - предложил Глеб. - Пройдем всю улицу Горького, потом по Ленинградскому шоссе. Как? Не возражаешь?
Сын молча согласился.
Центральная артерия столицы, самая широкая и самая нарядная, показалась Глебу какой-то не совсем знакомой и привычной. На ней не было беспечно гуляющих. На лицах людей, в их быстрой, торопливой походке чувствовались озабоченность и напряжение. Часто встречались военные патрули. Огромные витрины магазинов заложены мешками с песком. На доме рядом с телеграфом огромный плакат - "Родина-мать зовет!". Плакат впечатляет. Они остановились у -Тверского бульвара, где тогда возвышался всегда задумчивый бронзовый Пушкин. Постояли несколько минут.
- А ведь могут и его, как Тимирязева, бомбой ушибить, - сказал Глеб, вспомнив рассказ зятя.
- А что с Тимирязевым? - Святослав не знал о бомбе у Никитских ворот.
- Бомбили. И повредили. Олег Борисович рассказывал, - пояснил Глеб.
- Он тебе понравился, Олег Борисович?
- Да как будто ничего. Мы виделись накоротке. А ты что о нем думаешь? - полюбопытствовал Глеб. Замужество сестры, ее судьба не были для него безразличны.
- Не люблю я его, - после продолжительной паузы ответил Святослав.
- Твоя любовь необязательна. Важно, чтоб они друг друга любили, - заметил Глеб и поймал себя на мысли, что он разговаривает с сыном по-мужски, как равный. Ответ сына заинтересовал его, и он спросил: - Чем же он тебе не нравится?
- Какой-то он хрупкий и тихий.
- Но ведь Варя тоже хрупкая.
- Тетя Варя другое дело, она женщина. Она красивая.
- Да и Олег Борисович недурен. Все при нем. А что тихий - это от характера. И кажется, в уме ему не откажешь.
На Пушкинской площади в кинотеатре "Центральный" шел "Чапаев". Святослав как-то весь встрепенулся, в глазах вспыхнули огоньки восторга, и этот восторг прозвучал в его голосе:
- Смотри, папа, "Чапаев"!
Больше не нужно было никаких слов: отец понял его, понял желание сына, предложил:
- Ну так что, посмотрим?
- Давай, - обрадованно согласился Святослав.
На Верхнюю Масловку пришли изрядно проголодавшиеся. Дома была одна мать; заждалась. Накормила скромным, но вкусным обедом. Потом сидели втроем, разговаривали, поджидая Трофима Ивановича. Уже начало смеркаться, когда приехала Варя. Усталая, с глазами, излучающими тихий и добрый огонек, обняла племянника, поцеловала, поразилась:
- Как ты вырос, дружок. Дед говорит, что быть тебе генералом. Я не возражаю. Был адмирал Макаров, пусть будет и генерал.