Боснийский ад - страница 8

По иронии судьбы выпуск был посвящен войне в Боснии. Сюжет рассказывал о беженцах. Самодовольный, лощеный министр консервативного правительства объяснял, что, увы, в Британии просто нет места этим трагическим жертвам. В конце концов, Соединенное Королевство и так уже приняло больше беженцев, чем Лихтенштейн. Дохерти хотелось взять этого министра, посадить в транспортный самолет «энтерпрайз» и сбросить этого ублюдка где-нибудь в Тузле или Сребренице, чтобы до него дошла наконец реальность всего происходящего. 

Он вылил в бокал остатки вина и обнаружил, что Исабель не сводит с него горящего взгляда. 

— Ну? — спросила она. — Чего он хочет?

— Чтобы я поехал и забрал Джона Рива оттуда, — сказал Дохерти, указывая на экран. 

— Но он же в Зимбабве...

— Уже нет. — Дохерти пересказал ей историю, которую услыхал от Дэвиса. 

Когда он закончил, Исабель несколько секунд созерцала донышко бокала, затем подняла на него глаза. 

— Они хотят, чтобы ты просто поехал и поговорил с ним?

— Они хотят знать, что там на самом деле происходит.

— И что же, по их мнению, ты должен ему сказать? 

— Они не знают. Будет зависеть от того, что он там уже натворил.

Исабель на минуту задумалась.

— Но ведь Рив твой друг, — сказала она, — твой товарищ. Разве ты ему не доверяешь? Неужели ты не веришь, что, чем бы он там ни занимался, на это у него есть веские основания? 

Настала очередь Дохерти задуматься.

— Нет, — сказал он наконец. — Я не потому стал его другом, что считал его безгрешным. Если то, что он делает, правильно, я так и скажу. И ему, и Барни Дэвису. И наоборот. 

— Тебя отправляют одного?

— Я не знаю. Опять же, если я соглашусь.

— То есть, дам ли я тебе мое благословение. 

— Нет, не в этом дело. Я не это хотел сказать. Просто я уже ни в армии, ни в нашем полку не служу. У меня есть возможность выбора. 

В улыбке Исабель отразились и печаль, и удивление.

— А ведь они тебя по-прежнему считают своим, — сказала она. — Мало одного долга и чувства товарищества, так они еще и делают вид, что ты сам все решаешь. 

Он так же печально улыбнулся в ответ.

Исабель встала и пересела к нему на софу. Дохерти обнял ее за плечи и притянул к себе. 

— Если бы не niftos, я бы поехала с тобой, — сказала она. — Тебе наверняка понадобится кто-нибудь, кто бы прикрывал тебя со спины. 

— Кого-нибудь я найду, — ответил он, целуя ее в лоб. С минуту или чуть больше они сидели в тишине. 

— Насколько это может быть опасно? — наконец спросила Исабель.

Дохерти пожал плечами.

— Вряд ли можно понять, пока там не окажешься. Там находятся войска ООН, но я не знаю, располагаются ли они в тех же местах, что и Рив. Есть надежда на зиму — мало найдется психопатов, желающих разгуливать по снегу высотой шесть футов. Но военная зона есть военная зона. Это не пикник. 

— Кому вообще взбредет в голову выбираться из дому в такую погоду? — сказала она. 

— Видимо, мне, — ответил он тихо.

Нена Рив надавила ложечкой на пакетик с заваркой, пытаясь выдавить из него все и в то же время не порвать. Интересно, что пьют в Завике? Вероятно, талый снег. 

Она уже приготовила вещевой мешок к походу, положив его на узкую койку. Эта комнатка, одна из многих пустующих в старом корпусе для медсестер, была размером шесть на восемь футов, с единственным маленьким окошком. Апартаменты далеко не шикарные, но, поскольку Нена возвращалась обычно из госпиталя с единственной мыслью поспать, удобства ее мало заботили. 

За окошком открывался вид на крыши внизу и горные склоны на той стороне долины Мильд-жяка. На площади справа раньше стояла мечеть, окруженная зарослями акации, и ее хрупкий минарет с надеждой тянулся к небесам, но горожане порубили деревья на дрова, а сербский снаряд срезал верхнюю половину изящной башенки. 

Послышался стук в дверь, и Нена впустила подругу, Хаджриджу Меджру.

— Готова? — спросила Хаджриджа, плюхаясь на койку. На ней были толстое поношенное пальто поверх армейских камуфляжных брюк, армейские башмаки и зеленый шерстяной шарф. Длинные черные волосы, собранные в пучок под черной вязаной шапочкой, со всех сторон выбивались прядками. Лицо Хаджриджы, которое Нена всегда находила красивым, теперь осунулось, как и у нее самой, глаза ввалились, скулы торчали.