Ботоксные дневники - страница 11

— И любой, кто узнает, что ты купила эту замечательную вафельницу всего за пять долларов, сразу же сделает тебе предложение, — добавляет он.

— Дай передохнуть. Не думаю, что опять захочу выйти замуж. Одного раза было вполне достаточно.

— В самом деле? — спрашивает он.

Я кручу в руках салфетку. Главная причина, по которой я являюсь единственной незамужней женщиной в Ассоциации родителей и учителей[9], — то, что мне нравиться быть одной. Но Дэн кажется искренне заинтересованным, поэтому приходится признать:

— Ну, не знаю. Прошлое всегда видится в розовом свете. Я сама решила уйти от Жака, но теперь, после развода, брак представляется мне не таким уж плохим делом. Поэтому в глубине души я, наверное, все же надеюсь встретить кого-то, с кем можно было бы разделить жизнь. Какого-нибудь сказочного мужчину, который каждую ночь ложился бы со мной в постель. Но я уже была замужем, поэтому знаю, что этот замечательный мужчина обязательно будет храпеть.

Дэн подбирает кусочком вафли остатки кленового сиропа с тарелки.

— Я ошибся, или ты действительно не слишком веришь в то, что говоришь? Что, первый опыт был таким неудачным?

— Ну почему, у нас было много хорошего.

— Тогда в чем же дело? Он храпел?

Я не могу сдержать смех.

— Так и быть, расскажу. Мы познакомились на пляже «Клаб Мед». Я почти не говорила по-французски, а Жак мог произнести по-английски лишь «Мальборо», «постель» и «Вы самая красивая женщина на свете». Но ты не представляешь, как далеко он мог продвинуться с помощью этих нескольких слов.

— Почему же? Во всяком случае, они заводят гораздо сильнее, чем вопрос «Кто вы по гороскопу?».

— Этот вопрос когда-то производил на меня сильное впечатление, — возражаю я. — Но с Жаком все было по-другому. Мне казалось, что у него вообще нет недостатков. Я была молода, а он — очень сексуален. У нас начался страстный роман. Но прошло пять или шесть лет… — Я замолчала и пожала плечами. Почему я рассказываю Дэну все это?

— По крайней мере, у тебя остался от него чудесный ребенок.

— Не совсем. — Я встаю и начинаю мыть посуду. — Я удочерила Джен сразу после того, как мы расстались. Одной из наших главных проблем было то, что я хотела иметь детей, а Жак сам был ребенком. Ему не нужна была семья, потому я и ушла. C'est la vie[10].

Дэн не находит, что сказать.

— Но как бы то ни было, — добавляю я, — благодаря нему мой французский заметно улучшился.

— Этого ты могла достичь и в «Берлице». Я снова смеюсь:

— Именно это и приходит мне в голову каждый раз, когда я отправляюсь на свидание.

— Мне очень жаль, Джесси. Мы давно с тобой дружим, но я не знал таких подробностей.

— Пустяки. Я не собираюсь делать об этом передачу. Люси, пожалуй, единственная, кому известна вся эта история.

— Люси! О, черт! — Дэн встает. — Спасибо за завтрак. Пожалуй, мне пора идти. Мальчики скоро вернутся домой, а у Люси назначена встреча.

— С кем?

— Не знаю. — Дэн улыбается. — Наверное, с педикюршей.

Вторник начинается с того, что я иду через вестибюль начальной школы Риз, направляясь на утреннее родительское собрание пятого класса. Я опаздываю на пять минут, но не могу удержаться, чтобы не остановиться у доски объявлений и не полюбоваться развешанными на ней детскими работами. Они великолепны. Название выставки — «Наши весенние впечатления», поэтому я догадываюсь, что нечто, изготовленное из комков ваты, — не начавший таять снеговик, а пасхальный кролик. Как бы то ни было, это напоминает мне о том времени, когда Джен было пять лет и она мастерила такие же неуклюжие, смешные поделки. Моей дочери всего одиннадцать, а я уже грущу по утраченной юности — ее и своей. Разве такое возможно?

Вздохнув, я торопливо продолжаю свой путь в спортивный зал, где беру чашку кофе и приветственно машу рукой стайке что-то оживленно обсуждающих мамаш.

— Джесс, идите сюда! — кричит из центра группы никогда на унывающая Мелани.

— Сейчас, — отвечаю я и направляюсь к прилавку с выпечкой: в шесть утра я занималась на бегущей дорожке и теперь очень хочу есть. Неожиданно ко мне подбегает Люси с перекошенным лицом и выпученными глазами, в которых написан такой ужас, словно за ней мчится разъяренный бык. — Что с тобой? — спрашиваю я.