Бой бабочек - страница 29

– Господин Александров, прошу пригласить вашего племянника…

Предложение вызвало на лице Георгия Александровича плохо скрываемые чувства.

– Пощадите, господин сыщик, он же ребенок!

– Да уж, зачем мальчишку мучить, – тихо согласился Левицкий.

– Как понял, он ваш преемник, знает всех и все в театре, – ответил беспощадный Ванзаров, чем вызвал неодобрение даже у Лебедева. – Он мог видеть жертву. Тем более что вы предлагали любую помощь, чтобы раскрыть это дело.

Александров пробормотал проклятия так, чтобы его услышали, и пошел за племянником.

– Господа, прошу подойти ко мне, – сказал Ванзаров, подманивая к себе людей театра, как белок. Что было вызывающе бестактно.

Антрепренеры и режиссер переглянулись, но приблизились. Ванзаров, как фокусник, вытащил брошь и выставил перед ними.

– Рассмотрите внимательно: кому знакома эта бабочка?

Три пары глаз с интересом разглядывали золотую вещицу с брильянтами. Ванзаров следил за ними.

– Нам эта брошь неизвестна, – сказал Вронский с вызовом. – Так, друзья?

Глясс даже не счел нужным согласиться, повернулся и отошел. Морев же, сокрушенно покивав, последовал за ним.

– Надеюсь, представление окончено? – Вронский отдал салют и более не счел нужным тратить драгоценное время на полицию.

У пристава буквально не было слов: такого обращения со свидетелями, не какими-нибудь мужиками с Сытного рынка, а уважаемыми людьми, он еще не видывал. Верно говорят, что особыми полномочиями Ванзаров обладает.

На сцене появился Александров с Платоном. Юноша был спокоен и строг, как это часто бывает у юношей. Дядя что-то шептал ему на ухо. Вместе они подошли к столу. Александров крепко сжал руку племянника и обнял за плечо.

– Держись, Платоша, это нужно, – громко сказал он. – Не тяните, прошу вас!

Лебедев и не собирался. Он вежливо откинул край рогожки.

Раздался глухой, булькающий звук, как будто внутренности рвались наружу. Платон согнулся, упал на колени и зажал рот руками. Его тело сотрясали судороги рвоты, но наружу ничего не исторг, только хрипел и рычал болью. Дядя обнял его и держал, чтобы Платон не ударился головой.

– Да помогите же! – закричал он.

Проворнее всех оказался Лебедев. Оттолкнув Александрова, как пушинку, принял на себя Платона, держа крепко одной рукой. Другой же поднес склянку к его носу. Платон вдохнул, издал резкий, режущий визг и затих. Следом Лебедев дал ему выпить что-то из запасов своего бездонного саквояжа. Юноша проглотил бесцветную жидкость и смог дышать.

– Благодарю вас, – пробормотал он.

Лебедев, как мог нежно, погладил его по спине.

– Ничего, на опознаниях и не такое бывает. В обморок падают…

В глазах Александрова стояли слезы, а кулаки сжимались сами собой.

– Получили все, что хотели?

Ванзарову оставалось только подавить смущение.

– Примите мои извинения, – сказал он с поклоном. – Пристав, на два слова…

Левицкий, совершенно оглушенный произошедшим, не смея взглянуть на своего приятеля, которому попортил столько крови, поплелся за Ванзаровым. Тот ждал у правой кулисы. И протянул брошь и конверт с бабочками.

– Забирайте.

Пристав машинально принял.

– Дальше розыск вести вам. Тут мне делать больше нечего. Вечером у меня поезд и отпуск.

– Но как же… – растерянно произнес Левицкий, хотя вдруг все сложилось так, как хотел Александров. И за что обещался куш.

– Дело простое и понятное. Один из трех господ – убийца. Вам остается полная ерунда: определить, кто именно. После результатов вскрытия, которое проведет господин Лебедев, задача упростится. Когда установите личность убитой, все окончательно встанет на свои места. Желаю успеха, – и Ванзаров потряс обмякшую ладонь пристава.

Он подошел к Лебедеву, собиравшему саквояж.

– Аполлон Григорьевич, я оставил дело приставу. И уезжаю в отпуск.

– Неужели? – сказал Лебедев так, чтобы было ясно: он не одобряет поступка друга. – Неужели повзрослели?

– Как угодно. Только прошу сделать вскрытие до моего отъезда. Чтобы я знал результат…

– Нет, к сожалению, не повзрослел… Ладно, я вас любым принимаю.

Ванзаров попросил прояснить еще один вопрос, лучше на улице. Лебедеву требовалось еще четверть часа, чтобы закончить здесь дела. Ванзаров готов был подождать. Сцену он покинул с твердым желанием не возвращаться на нее. Никогда. И окончательно прокляв театр.