Бойцы тихого фронта - страница 20

Он тоже узнал меня. Впрочем, наверно, его предупредили о неизбежности нашей встречи. Но теперь, когда я стоял перед ним лицом к лицу, он, наверно, решил, что наступил час расплаты…

— Здравствуйте, молодцы! — поздоровался я с оркестром, а глаза мои впились в лицо старого знакомого.

— Здравия желаем, господин генерал! — ответили все, кроме Томы. Он открыл рот, но не произнес ни звука.

Я отошел…

«Что же произошло с ним потом?» — спросит читатель.

Ничего. Пусть, подумал я, живет спокойно, если сможет, но, коли есть у него хоть капля совести, она не даст ему покоя до самой смерти…

Следствие длилось недолго… Процесс развивался, как мы и ожидали.

Моими защитниками на суде были Асен Халачев и Карло Луканов. Занятый военно-организаторской работой в окружной организации, а кроме того, и делами Плевенской коммуны, Халачев отказался от своей адвокатской практики и вел только дела отданных под суд коммунистов. Карло Луканов получил юридическое образование накануне, и я стал его первым и последним клиентом: подобно многим другим адвокатам, членам партии, он отказался от доходной профессии, чтобы посвятить свою жизнь революционной правде…

В суд явился, приглашенный моим отцом, еще один плевенский адвокат, д-р Иван Бижев. Он состоял в народняцкой партии. Из уважения к моему отцу, своему бывшему единомышленнику, он проявил похвальное рвение, стараясь спасти меня от наказания. Заступился и брат моей матери Димитр Соларов, священник. И отец, и Бижев посещали меня в тюрьме почти каждый день, уговаривали настаивать на улучшении тюремного режима и принять защиту Бижева. Я любил отца, был ему благодарен за заботы в этот час, но не мог пойти на компромисс с совестью, отказаться от своих политических убеждений; и он меня понял: в те годы было абсурдно даже предположить, что коммунист может выступить единым фронтом с буржуа, даже если этот буржуа — защитник на суде.

Я наотрез отказался от его защиты, но, несмотря на это, д-р Бижев добровольно явился в суд и развил такую активную деятельность в мою защиту, что суд, состоявший из его единомышленников, зашел в тупик.

Речи защитников Асена Халачева и Карло Луканова, опиравшиеся на программу партии, звучали сдержанно, аргументированно и наступательно, как и полагалось речам защитников-коммунистов.

Я получил в общем-то не такой уж суровый приговор — 8 лет тюрьмы. То были сравнительно идиллические времена; после Сентябрьского восстания подобные «преступления» согласно зловещему Закону о защите государства карались чрезвычайно сурово.

До дня побега я провел в тюрьме немногим больше года.

Меня угнетала мысль, что я покинул моих товарищей в момент, когда ведется подготовка к революции (в те дни мы ею жили). Меня угнетало и то, что я потерял голос и слух. При избиении фельдфебель повредил мне голосовые связки, и я безвозвратно лишился своего баритона; а в правом ухе не переставая звенело. Тюрьма лишила меня надежды на поездку в Вену.

В те годы, когда у нас, как и во всем мире, спорт отличался весьма скромными достижениями, плевенское спортивное общество «Спартак», созданное при партийной организации, вело оживленную физкультурную работу. Я был членом общества и одним из его активистов. Мы не только готовили выступления для общих собраний, первомайских демонстраций и многолюдных товарищеских вечеров — наше общество воспитывало из своих членов будущих бойцов революции, проводило военное обучение, старалось всесторонне развивать людей физически, вырабатывать у них рефлексы, подвижность. Разумеется, занимались мы и спортом в чистом виде. Я прыгал с шестом. И — пусть это не воспринимается как нескромность — прыгал хорошо, считался чемпионом нашего города по этому виду спорта, мне случалось побеждать и в спартакиадах, проводившихся тогда по округам страны.

Летом 1921 года, незадолго до моего ареста, спортивное общество «Спартак» провело отборочные соревнования для определения общеболгарской партийной команды, которая должна была принять участие в Общеевропейской спартакиаде в Вене. Я был включен в состав команды как прыгун с шестом.

Но судьба распорядилась иначе.