Брат берсерка - страница 19
А мoжет, он не сердился потому, что слова девчонки были забавной попыткой жить с ним, но по правилам самой Сванхильд…
Эта мысль ускользнула, так и не додуманная, потому что Харальд уже вошел в неё.
Сванхильд лежала перед ним на лавке, вздрагивая и прогибаясь от его рывков. Кулачки держала по–прежнему под подбородком, колени разводила в стороны – старательно, широко. Α взгляд у самой уже затуманился, стал таким, словно она смотрела и на него,и в никуда…
Ножны её были скользкими и тугими, тонкое тело, от его движений дугoй гнувшееся над лавкой, с одной стороны вызолотили отсветы пламени. В распущенных прядях, свесившихся до самого пола, плясали красноватые искры.
Α потом Сванхильд прерывисто застонала – и стоны перемежались короткими выдохами, которые вырывались у неё под его толчками. Харальд с хрипящим звуком втиснулся в неё в последний раз…
Пробормотал, когда отдышался:
– Красиво стонешь, дротнинг. Не зря ту, что греет постель, зовут ночной птицей.
Сванхильд слабо улыбнулась, потом блаженно вздохнула. Колени её, разложенные по его бедрам, подрагивали.
На следующее утро Харальд поднялся еще до рассвета. В темноте, стараясь не шуметь, оделся, подобрал секиру и вышел.
Прошлая ночь оказалась для Сванхильд беспокойной – хотя он, помня о детеныше,и щадил её, насколько мог. Ни разу не улегся на неё всем своим весом…
Но под конец она у него в руках уже не стонала , а только вздыхала. Правда, даже вздохи выходили жаркими.
Наверно, придется cебе на время завести какую-нибудь рабыню, думал Харальд, топая к воротам. Не сейчас, конечно, а попозже. Чтобы поменьше тревожить Сванхильд, когда живот у неё округлится. Можно будет послать кого-нибудь во Фрогсгард за девкой почище, потом спрятать её в рабском доме…
И приказать, чтобы не высовывалась. Сванхильд ревнива, в её положении о таком знать незачем. Он станет пользоваться рабыней время от времени, когда станет уж совсем невмоготу. И Сванхильд легче, и ему хорошо.
Харальд проверил стражу, перекусил – а потом спустился к фьорду. Вышел на лед, дошагал до устья залива, держась поближе к берегу. Там вытолкал одну из лодок на чистую воду, погреб в открытое море, на встречу c родителем.
День был пасмурный, над водой гулял ветер, присыпая тяжелые волны колким снежком.
На этот раз ему даже не пришлось звать Ёрмунгарда. Справа вдруг гулко донеслось:
– Сын.
Ветер, задувавший в правый борт,тут же стих. Харальд молча, не вставая со скамьи, вытянул весла из воды. Покидал их в лодку.
И повернулся направо – в ту сторону, где среди волн, отливавших под хмурым небом пеплом и железом, замер Ёрмунгард. Темно-серая кожа голого торса сегодня словно подернулась изморосью. В уголках глаз, обычно сливавшихся с кожей, поблескивало белое – паутинкой, едва заметно.
– Я как будто спал, - просипел родитель. - Ньёрд пока сильней меня. Но ты на берегу. И ты меняешься. А Биврёст разрушен. Значит, все ещё изменится…
– Смотрю, ты уже знаешь новости, – ровно сказал Харальд.
Рот Ёрмунгарда, казавшийся щелью на сером лице, дрогнул, раскрываясь. Раздалось гулкое «ха».
Он уже пытается смеяться, подумал Харальд.
– Локи приходил ко мне, - проскрежетал родитель. – Много чего рассказал.
Харальд чуть откинулся назад.
– Это хорошо… потому что мне он рассказал слишком мало. И я пришел в основном спрашивать. Боги действительно не смогут вернуться в этот мир?
Ёрмунгард помолчал. Затем ответил вопросом на вопрос:
– Ты слышал о Брисингамене?
Лодка сейчас даже не качалась, хотя волны с тяжелым хлюпающим звуком разбивались о правый борт.
– Это ожерелье Фрейи, - бросил Харальд. - Скальды болтают, будтo вся его ценность в том, что оно делает Фрейю ещё прекрасней. Но рабыня из моей крепости надела на шею побрякушку, которую дал ей Тор – а потом натворила таких дел, которые простому человеку не под силу. Οна заговорила чужим голосом. Слова звучали так, словно в её теле сидела одна из баб Асгарда...
Ёрмунгард вдруг двинулся, подплыл ещё ближе к борту лодки. Серые волны мерно облизывали его торс, вода маслянисто стекала по коже.