Брат Третьей Степени - страница 30

— Мадемуазель не помнит поездку в экипаже? — поинтересовался я, все еще настаивая на французском.

— Какую поездку? — она спросила опять по-английски, и в голосе прозвучало удивление.

Вспомнив про обещание хранить тайну, я стал сомневаться: могу ли говорить более открыто? В этот момент мы подошли к другой двери, и с поклоном, который означал прощание, загадочная незнакомка покинула меня.

Чем вызвана такая холодность? Ее поведение не было похоже на поведение окружающих людей. Она даже не потрудилась говорить в дружеском тоне. Но могло ли ошибиться мое сердце? Нет! Я чувствовал, что это была она. Теперь я заметил, что некоторые все еще оставались в масках. В надежде расширить круг своих знакомств я уже собирался обратиться к одному из таких людей, как был окружен группой молодежи и увлекся дискуссией на медицинскую тему. Следующий час прошел в занимательнейшей беседе, от которой меня отвлекла маленькая белая ручка, тронувшая мое плечо. Обернувшись, я увидел свою знакомую пастушку, которая тоже пока не сняла маски.

— Я собираюсь уезжать, преподобный отец, — лукаво сказала девушка, — и хотела пожелать вам спокойной ночи.

— Не возьмете ли меня в провожатые?

— С удовольствием, если вы того хотите. — И мы вместе пошли к выходу. Пары из внутренней приемной не было, но привратник находился на месте.

— Если вы поедете со мной, то должны согласиться выполнить одно требование, — сказала моя спутница, когда мы сходили по ступеням.

— Уже согласен. Но какое?

— Я провожу вас домой в своем экипаже, — ответила она к моему изумлению.

— Как? Разве сейчас високосный год? — рискнул пошутить я.

— Это не шутка. Мое требование должно быть удовлетворено.

— Хорошо, если вы настаиваете. — Мы сели в ее карету и быстро покатили к моему дому. Нам пришлось прервать весьма интересный разговор, когда экипаж остановился у особняка Дюранов. Я вышел и поблагодарил девушку за проявленную доброту, за то, что она представила меня наставнику и отвезла домой. В ответ она сказала серьезно:

— Если бы вы продолжали усердствовать в танцах, трезвенник-монах, вам бы еще долгое время не представилась такая возможность. Вы хорошо прошли свое первое и неожиданное испытание, предпочтя серьезные занятия развлечениям. Примите мои поздравления.

— Что ж, дорогая сестра, благодарю вас и желаю вам доброй ночи. Надеюсь, вскоре мы встретимся снова, и мне будет позволено увидеть ваше лицо. Отчего вы и некоторые другие скрывают лица под масками?

— Есть такие, кому лучше скрывать, кто они, даже от своих братьев. По мере своего продвижения вы поймете причину этого. До встречи.

Мне показалось, что голос ее переменился, и — странно — я ощутил всем своим существом ни с чем не сравнимый трепет, блаженная радость опять наполнила мое сердце. Но ее уже не было. Что бы это могло означать? Была ли моя мечта о родной душе не просто мечтой? Может ли статься, что я влюблен в двух женщин сразу? Размышляя об этом, я отправился в свою комнату.

Прошел год. Я посетил пятьдесят два урока. Каждую неделю под предлогом бала-маскарада мы собирались для углубленного обучения и совершенствования. Камилла и я по-прежнему были друзьями — братом и сестрой; возрастала близость между мной и сестрой-пастушкой, которая, хотя и надевала различные костюмы, неизменно скрывала лицо. Мои попытки разузнать о ней что-либо все еще были тщетны.

— Камилла, кто она? — спросил я однажды.

— Ты должен знать правило: те, кто носит маски, обязаны оставаться инкогнито.

Дама под вуалью, никогда не надевавшая ничего, кроме черного, и теперь оставалась для меня загадкой, даже большей, чем сестра-пастушка. Та, хотя и скрывала, кто она, стала моей лучшей приятельницей. Однако, незнакомка в черном изредка предоставляла мне возможность беседовать с нею, и когда это случалось, я чувствовал себя счастливейшим из людей. После первого вечера я стал членом группы учеников, а пастушка — моей соученицей.

Я быстро продвигался, поскольку, как сказал мой наставник, прошел подготовительное обучение, о каком только можно мечтать; заполнялись пробелы и провалы в материалистической науке, а ее поверхностность и гадательность становились с каждым днем все более очевидными. Но мои возрастающие познания лишь выявляли определенные недостающие звенья, над которыми я тщетно бился и размышлял. Открывая каждую сессию, ведущий наставник, беседовавший со мной в первый вечер, читал лекцию. Эти лекции были полны многозначительных намеков, но он отказывался отвечать на некоторые вопросы, касающиеся их, предлагая нам обдумать и проработать все самостоятельно. Когда же однажды я продемонстрировал признаки досады по этому поводу, он строго сказал: — Знание не может передаваться, но может развиваться. Знание приходит не извне, но изнутри. Изучение вами книг и явлений должно лишь обеспечить вспомогательные условия, при которых Знающий совершит прорыв наружу и проявится вовне.