Братва: Век свободы не видать - страница 10

Как выяснилось, некоторые цеха обезлюдели не до конца — из распахнутых ворот третьего механосборочного мне навстречу вынырнула грузная туша прапорщика Мясоедова, с явным трудом умещавшаяся даже в шинели пятьдесят восьмого размера.

Одутловато-опухшая бордовая морда промзоновского контролера, как всегда, выражала единственное и страстное желание — поскорей опохмелиться. Небось и рыскал мент по пустому цеху в надежде зашмонать по-тихому в свою пользу чью-нибудь спиртовую заначку. Но, судя по разочарованно-злобной роже Мясоедова, обыск желаемого результата не принес.

— Кого я вижу! Самый хитромудрый кладовщик учреждения! — оскалил прокуренные лошадиные зубы прапор, преграждая мне путь и многозначительно поигрывая своей увесистой резиновой палкой. — Куда поспешаешь, Монах? Опять водкой торговать?

— Не твое дело, командир! Давай хотя бы накануне моего освобождения ссориться не будем. Лады? — Я попытался обойти живую легавую преграду, но в грудь мне жестко уперся конец дубинки.

— Ты, никак, угрожаешь представителю власти? — вкрадчиво поинтересовался этот наглый любитель чужой выпивки. — Мечтаешь в штрафном изоляторе на ночь тормознуться и на волю остриженным наголо выйти? Так, что ли?!

— За какие, любопытствую, прегрешения мне такое счастье светит? Порожняки гонишь, командир! — Я старательно и успешно удержался от привычного сорокаэтажного мата и даже одарил ненавистного мента своей коронной доброжелательной улыбкой, являющейся обычно предвестником безвременной смерти собеседника. Но Мясоедов, козел, был явно не в курсе причуд моей мимики и потому совсем не испугался.

— Есть за что, не переживай! — злорадно осклабился контролер, тыкая дубинкой в мою телагу, где предательски забрякали друг о дружку бутылки. — Навалом, как вижу! Затарен под завязку алкоголем, строго запрещенным правилами внутреннего распорядка — это раз! Наверняка и «перышко» при тебе имеется — это уже два! Вы ведь, масти недобитые, без ножей не ходите — своих же братьев уголовничков опасаетесь! В цвет базарю, Монах?

Я внимательно-пристрастно вгляделся в мутные, по-кроличьи красные глаза Мясоедова и со всей очевидностью вдруг понял, что сегодня тяжкий похмельный синдром для этого тупого плебея значительно страшнее, чем пуля в живот или нож под ребро завтра.

— В натуре, у тебя кукушка окончательно съехала. Либо гуси улетели. Одно из двух — третьего не дано! — подвел я печальный итог своим наблюдениям. — Ладушки! Глубоко сочувствую, командир, и потому предлагаю выгодный компромисс. К твоему сведению, у меня принцип такой: живи и давай жить другим! Если не слишком накладно, ясно! — Я вынул из подкладки фуражки десятитысячную гербовую бумажку и сунул ее в потную лапу прапорщика, тут же захлопнувшуюся, как волосатый хищный цветок, поймавший беспечную муху.

— Подкуп должностного лица при исполнении им служебных обязанностей — это три! — казенным голосом пробухтел Мясоедов, жадным плотоядным взглядом ощупывая мою спиртовую телагу, но дубинку-«шлагбаум» все же опустил, видно, вовремя сообразив своими куриными мозгами, что за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Лучше уж синица в руке. Десятитысячная банкнота то бишь.

Остаток пути до родной вещкаптерки я преодолел без новых приключений. За что был искренне признателен Господину Случаю, так как денежных знаков, чтоб отмахиваться ими от назойливо-алчных контролеров, у меня при себе более не имелось.

Гришка активно суетился изо всех шныревских сил: на электроплитке в чугунной сковороде уже аппетитно шкворчала, зажариваясь, яичница на подсолнечном масле, а Гришуня так остервенело елозил мокрой половой тряпкой по линолеуму, словно вознамерился протереть в нем здоровенную дырку. Или две.

— Не расстраивайся зря, браток! — дружески хлопнул я по сгорбленной спине Гришки. — Мой сменщик в отряд тебя не спишет, останешься здесь и дальше работать. Я с Конторой уже побазарил на сей счет. Получил в спецчасти обходняк?

— Покамест не успел, — радостно повинился Гришка, явно воспряв духом. — Попервости уборку и завтрак решил наскоряк сварганить. Уже кончаю.