Братья Бельские - страница 60

В июне 1943 года, после того, как в Освенциме была открыта четвертая газовая камера, Гиммлер приказал как можно быстрее очистить от евреев все гетто Польши и Советского Союза. Гитлер был готов к тому, что может потерпеть поражение в войне против Советского Союза, Великобритании и Соединенных Штатов. Но было ясно, что он не собирается проигрывать войну против еврейского народа.

Положение евреев в гетто Лиды и Новогрудка становилось все сложнее. Многие, прежде всего это касается Лидского гетто, решались на побег к партизанам. Лазарь Столицкий, возглавлявший еврейскую полицию в Лиде, помогал беглецам — он усиленно поил охранников водкой, и те не замечали, как очередная группа делает подкоп под колючую проволоку. Но кое-кто надеялся на чудо, стараясь поверить заявлениям фашистов, что никакого вреда тем, кто честно работает на рейх, причинено не будет. А иные обитатели гетто ни во что не верили и не пытались бежать, а просто готовились к тому неизбежному дню, когда за ними придут немцы и поведут на расстрел.

И этот день наступил очень скоро. 17 сентября немцы и их пособники окружили Лидское гетто, население которого, согласно немецкому документу, составляло свыше двух тысяч человек. Через громкоговорители объявили: «Вам не причинят вреда. Мы нуждаемся в рабочих для военной экономики. У вас есть два часа, чтобы собрать ваши вещи». Затем в гетто вошли карательные отряды. Евреи были построены в колонны по пятьдесят человек.

Некоторые попытались спрятаться. Лиза Эттингер, взяв каравай хлеба, спички и несколько золотых монет, спустилась вместе с подругой в угольный подвал позади дома. Из своего укрытия она слышала крики обитателей гетто и команды, которые отдавали немцы.

— Жителей гетто повели тем же самым маршрутом, что и восьмого мая, — вспоминал, имея в виду расстрел в 1942 году, Уилли Молл, в то время тринадцатилетний мальчик. — Когда мы шли, горожане стояли и смотрели. У некоторых на лицах сияли улыбки, но многие были печальны.

Во время шествия Моллу удалось выскользнуть из процессии.

— Я прошел около половины квартала, но тут какая-то женщина вдруг начала кричать: «Еврей! Еврей!»

Немецкий солдат, привлеченный ее криками, погнался за мальчиком, но тот нырнул в переулок и заскочил в чей-то сарай.

— Через щель в стене я видел, как немец бегает туда-сюда, — рассказывал Молл. — Потом молодой поляк, который наблюдал за этой сценой, сказал немцу, где я спрятался… И вот он распахивает входную дверь настежь, выводит меня и ставит против стены сарая. Я никогда не забуду, какое в тот день было небо, потому что я слишком боялся, чтобы смотреть на стоявшего напротив меня немца. Я поднял голову и посмотрел вверх. Это был такой прекрасный день, такой солнечный, и небо было такое красивое. Я был уверен, что он собирается расстрелять меня, но вместо этого он толкнул меня и велел идти. И я пошел.

Немец вернул его назад в колонну.

— Надо присматривать за этим маленьким евреем, — сказал немец.

Но маленький Уилли сумел ускользнуть во второй раз, и на этот раз его не поймали. До наступления темноты он прятался в поле, а потом добрался до лагеря Бельских.

Остальных, однако, повели не ко рвам, а на станцию. Отправка евреев продолжалась два дня, 18 и 19 сентября.

Майк Штоль, которому тогда было семнадцать лет, рассказывал:

— Они затолкали нас в вагоны, и мы стояли там замерзшие, в полном неведении, что с нами будет дальше. Мы не сомневались, что нас убьют, — что из вагонов нас отправят прямо в газовые печи. Но некоторые не верили, что такое может случиться. Я подумал, что надо обязательно выбраться из вагона.

Им вроде бы удалось договориться с полицаем, и тот, собрав со всех заключенных в вагоне часы и драгоценности, согласился оставить дверь вагона открытой. Но как только поезд покинул станцию, выяснилось, что дверь заперта. Они попробовали проломить пол, но не сумели. Тогда они сосредоточились на маленьком, зарешеченном окне у самой крыши вагона. Мужчинам удалось открыть его, и, когда поезд остановился в чистом поле, Штоль вылез наружу.

— Я спрыгнул и взялся за дверь, — вспоминал он. — Там была проволока, и по сей день я не знаю, откуда у меня взялись силы, но я сумел ее размотать и, наконец, открыл дверь.