Братья Карандаши - страница 4

Я с трудом сполз с кровати и, одеваясь на ходу, неохотно поплёлся в ванную комнату. Плеснув в лицо холодной водой, я немного взбодрился. Вспомнив, что времени оставалось всё меньше и меньше, я наспех почистил зубы и выбежал на улицу. Школьный автобус уже поджидал на обочине дороги с готовностью двинуться в любую минуту. Стоило мне запрыгнуть внутрь, как дверь со скрипом захлопнулась, а недовольный водитель пристально уставился прямо на меня. Его редкие волосы были белее снега, а хмурые толстые брови на морщинистом, гладко выбритом лице выглядели более чем забавно. На вид я бы дал ему лет девяносто. Мне казалось, что когда-то он вот так же возил в школу моих родителей, а, может, и родителей моих родителей… Хотя, вряд ли это было на самом деле.

Автобус двинулся в путь, а я, усевшись на последнем ряду, попытался ещё немного вздремнуть. Или хотя бы сделать вид, что сплю. Езда в одном в автобусе с моими одноклассниками – то ещё развлечение. Им только дай повод, и проблем не миновать, а мне этого хотелось меньше всего.

– Эй, ты, придурок, на кого уставился?

– Ни… ни на кого… Я просто смотрел на дорогу. Правда!

– Ты кого обмануть собираешься, Гарри?

– Я Оливер. Прости, Мэт, больше не повторится. Обещаю!

По голосу я понял, что это был Мэтью Пилигрим. Мэтью – коренастый парень среднего роста, с мощным накачанным телом и с ужасно рыхлым лицом. Вся его физиономия была покрыта глубокими кратерами то ли от прыщей, то ли от бомбардировок ядерных ракет. Надеюсь, сегодня Оливер отделается лишь парой подзатыльников. Жаль, что он никак не догадается притвориться спящим, как это делаю я. В любой поездке он держит наготове бумажный пакет. Оливер говорит, что это – дорожная болезнь. Как морская, только дорожная.

Моя школа находится на самом краю города – не в самом удачном месте, окружённом бедными районами, где процветают лишь наркотики, насилие и убийства. Что уж говорить об учениках – практически, у каждого второго, хотя бы один из родителей или уже побывал в тюрьме, или до сих пор ещё отбывает свой срок. Соответственно, детям было с кого брать пример, и они с удовольствием несли в школу весь новый накопленный опыт.

Учителя зачастую терпели оскорбления, а, порой, и унижения от своих же учеников. Они закрывали глаза практически на всё, что творилось в школе, включая продажу лёгких наркотиков. О происходящем знали все, вплоть до самого директора, но, из раза в раз каждый учитель упорно делал вид, что ему об этом совсем ничего не известно. Кто ж захочет получить пулю в лоб от какого-нибудь укурённого подонка из-за обычного заявления в полицию. Тем более, что за последние пару лет по этой причине уже погибли двое учителей.

Самым жестоким среди учеников был Питер Коллинз. Высокий блондин с зачёсанными набок волосами, гордо приподнятой головой и вальяжной походкой. По школе он всегда ходил вместе со своей свитой. Иногда он избивал и унижал своих ровесников, а тем, кто помладше, раздавал подзатыльники для профилактики. Он был из тех, кому доставляло удовольствие задирать других. Видимо, так он поднимал свой авторитет среди сверстников. Меня он почему-то называл Гарри. Да и не только меня – все, кто ему не нравился, были Гарри. И совсем неважно, как на самом деле тебя зовут – Адам, Бруно, Томас, Джордж, Генри или ещё как-нибудь. Для Коллинза и его компашки мы все были Гарри. Имя Гарри стало нарицательным, скорее, означающим, что ты неудачник. Я искренне ненавидел всю его шайку и старался лишний раз не попадаться им на глаза, ведь встречи с ними никогда не заканчивались хорошим финалом.

В общем, школа была сущим адом. Единственным лучиком света в этой непроглядной тьме для меня была та самая миссис Элизабет Вайнер. Удивительно, но когда начинался урок физики, все одноклассники, словно по команде, замолкали. Наступала тишина, где звучал лишь её тонкий и завораживающий голос. Она с лёгкостью вносила интерес даже в самые скучные темы и часто показывала различные эксперименты. Мне это очень нравилось.

В редкие моменты, если в классе всё же назревал конфликт, она, не прилагая усилий, с поразительным достоинством могла в два счёта усмирить пыл самого яростного зачинщика. Её уважали и любили, причём, в первую очередь, как человека, а не как женщину.