Братья Верхотуровы - страница 11

Угрюмые вернулись Степан и Иннокентий к костру. Устало опустились возле огня, задумались молчаливые и словно чужие.

Нести труп было тяжело, а они его унесли далеко отсюда, в темный и густой ельник. Но, кроме усталости, ими овладело жуткое и неотвязное чувство страха. Они мгновениями озирались по сторонам, оглядывали реку, укутанную утренним ползучим туманом, тихо шелестящие тальники, неподвижного Клима. Тот, как унесли Милитину — так все так и сидел — встревоженный огненной тревогой...

И было молчание троих так жутко и зловеще, что Степан, наконец, не выдержал.

— Закисли!.. — угрюмо крикнул он: — Ополоумели!.. Чего сидеть? Плыть надо!.. Плыть, сказываю, скорей надо!..

В голосе его не было обычной внушительности. Весь он как-то утратил свое тяжелое, но крепкое спокойствие: стал суетливым, не прежним.

Иннокентий тяжело поднялся.

— И вправду, отправляться надо... — сказал он почти спокойно: — Того и гляди — паузки пойдут...

Оба они — Степан и Иннокентий — стали укладывать поклажу в лодку. А Клим все сидел. И так сидел он, застывший, не живой, до тех пор, пока Степан, уже сидя на корме, не крикнул ему:

— Климша, слышь, ступай в лодку! Отъезжаем!..

Тогда он, пошатываясь, словно повинуясь чужой воле, пошел на зов брата...

Солнце выкатилось из-за хребта огненно-прекрасное. По реке запрыгали ослепительные огни. Уполз куда-то на низ утренний туман. С берегов зазвучал утренний радостный шум: свист и пение и кряканье. И лесные шорохи, неуловимые и милые этой своей неуловимостью...

Лодку быстро несло по самой средине реки, разлившейся привольно и широко. Степан молча загребал рулевым. Иннокентий пристально глядел в открывающиеся впереди дали.

Клим лежал на мешках с поклажей: притаился, укрыв лицо в мягкой рухляди.

Давно уже так молча плыли братья. Не было слов. А может и были, но прятал их каждый от других.

Степан, направив лодку, достал кисет и закурил. И когда укутал лицо свое синим дымом, окликнул Клима. Тот поднял голову.

— Вот, Климша, уговор какой... — пыхтя трубкой, сказал Степан: — ты, братишка, грех-то на себя примай, ежели что придется... Слышь, на себя...

Клим промолчал, но голову не опустил, а неотрывно глядел на старшего брата, который отгораживался от него густым едким дымом. Потом, словно через силу поняв значение Степановых слов, он тихо, но твердо ответил:

— Слышу... Ладно...

— Ну, вот... — облегченно вздохнул Степан и принялся огребать лодку, повернувшую к берегу: — Так, братишка, и надо...

И снова замолчал.

И только позже сказал:

— Тебе опять, ежели подумать, рекрутчина предстоит... Работник ты в хозяйстве выбывающий... А Акентий — он домашний... Он никуды не уйдет...

Клим молчал. Молчал и Иннокентий...

А по реке неистовствовали огненные пятна — радостные, ликующие, солнечные...