Бремя выбора - страница 20
Но когда-нибудь «оковы тяжкие падут, темницы рухнут — и свобода вас примет радостно у входа…».
Он будет строить новую Россию, где в основе будут три эр: революция, республика, разум.
Их организация так и называлась: Нижегородская социал-демократическая. Рабочие говорили: молодежная, студенческая, и звучало в этом некое сомнение — вроде бы не слишком серьезная. Может быть, потому, что был еще и комитет РСДРП, взрослый, так сказать. Но и молодые и взрослые — все социал-демократы, и никаких таких особых разногласий между ними не было. У молодых больше страсти, презрения к мелочам, к предосторожностям, но тут дело не в программе и целях, а в темпераменте. Возрастной довесок. Объединились рабочие, объединились студенты и — никаких распрей. Рабочие устроили демонстрацию в Сормове, молодежь устроила демонстрацию в самом Нижнем под тем же знаменем — «Долой самодержавие!». Поднялись одинаково дружно. И эачинщики схлопотали тоже одинаково.
Там тогда не было между ними ни трений, ни расхождений.
А здесь — братоубийственный спор. Социал-демократы готовы сожрать друг друга. Почему, зачем?
Что ж теперь, если ты социал-демократ, то обязан ввязаться в драку? Бей своих, чтоб чужие боялись?
Хочешь не хочешь, а придется.
Но прежде надо принять чью-то сторону. Надо выбрать. А для этого надо знать, из чего выбирать. Разобраться, вникнуть, а тогда уже действовать.
«Мы столько можем, сколько знаем». Он знает Бельтова: «Найти скрытые пружины общественного развития — значит научиться содействовать ему, значит облегчить себе работу на пользу людей». Найти! Скрытые! — легко ли? Но надо. Ему уже двадцать один, он совершеннолетний, пора уже не жить попусту. Он никогда не был последней спицей в колеснице и, надеется, впредь не будет. Он займет место на переднем крае борьбы.
Какой борьбы? Мартова с Лениным? Этого он сказать не может. Не готов, не знает. И подсказать некому. Так что пусть самодержавие пока поживет спокойненько и даже понаблюдать может издалека, как они тут друг друга за грудки взяли да в каких словесах изощряются, златоусты.
Понять берлинское окружение несложно. В конечном счете они хотели стать врачами, присяжными поверенными, инженерами, литераторами. У них это пройдет — кружки, явки, витийства, как корь проходит, для него же борьба неотвратима, как призвание.
И Дана тоже можно понять с его террором, с его богами одномоментного действия. Бомбой, выстрелом достигается максимум впечатления, что и говорить. Людям не надо шевелить мозгами, напрягать внимание, чтобы понять: да, это сила. Было время, когда и на историю смотрели только как па подвиги отдельных лиц, не замечая массу. Но так можно смотреть на историю только до тех пор, пока сама масса не поняла своей силы и своего значения.
Он хочет стать личностью, героем, он надеется стать таким. Обязан. Но не по заветам Ницше.
Героем, но не сверхчеловеком. Он не из тех, кто мнит всех других нулями, а единицею себя. Он марксист, следовательно: исторический деятель может проявить себя только тогда, когда сама толпа станет героем исторического действия, когда в народе разовьется самосознание. К этому и сводится роль личности в истории и твоя конкретная роль: развивать самосознание трудящихся.
В одиночку? Пет, вместе со всеми. В стане социал-демократов.
Но где тот стан?
На месте стана — арена драчки. Чтобы разобраться в завихрениях спора, надо попасть в самый центр циклопа, в Женеву.
Если вернуться к мысли, что выбираешь не только ты, по одновременно и тебя самого выбирают обстоятельства, идет встречный процесс, пробный поиск, то в Женеве он уже, можно сказать, выбран «Искрой».
В Москве товарищи показали ему 29-й номер «Искры» за 1 декабря 1902 года. Он увидел свое имя в газете. Удивился, порадовался и танком возгордился. «По нижегородскому делу двое оправданы и двое — Моисеев и Лубоцкий — лишены всех прав и ссылаются на поселение в места отдаленные. Все обвиняемые держались геройски, не только не отрицали своего участия, но и говорила речи, в которых открыто признавали себя революционерами и что таковыми всегда останутся».