Бремя выбора - страница 24

В кафе «Ландольт» Владимир вскоре увидел того самого агента, шкипера, который приезжал в Берлин и вызвал там скандал в благородном собрании. Тот узнал Владимира, — а ведь виделись мельком да еще в такой обстановке, посреди ералаша, — приветливо улыбнулся, чуть-чуть растянув губы, подал руку.

— Мне бы хотелось повидаться с Лениным, — сказал Владимир, решив без лишних слов сразу брать быка за рога.

Агент, однако, не спешил отозваться на просьбу, деликатно, осторожно, но все-таки как-то так взыскующе стал расспрашивать: а как вы здесь устроились, давно ли прибыли, откуда? Одним словом, старался прощупать, кто ты и что ты, будто к нему то и дело обращались с подобной просьбой, отбоя нет, и он вынужден фильтровать бесчисленных визитеров. Легкую его улыбку можно было понимать двояко: либо он доволен вниманием к своему патрону, либо он по воспринимает всерьез намерения итого молодого человека. Либо сам Владимир стал, уже тут страдать мнительностью. Во всяком случае, агент не спешил вербовать сторонников, а ведь их у него не густо, боков здесь, если верить Дану, десятка два-три, не видно их и не слышно.

— Давайте встретимся завтра, — наконец решил он, перестав улыбаться. — Здесь же, в три часа. Думаю, Ильичу будет интересно поговорить с земляком. Возможно, завтра же и пойдем к нему. Меня зовут Мартын. — Он помедлил в надежде, что Владимир назовет себя, не дождался, однако отступать не стал: — А вас?

— Владимир, — тоже помедлил, — Михайлович. — Фамилию не назвал. «Участник, сослан». А про демонстрацию в Нижнем вся Россия знает и вся эмиграция.

— Отлично, Володя, условились: завтра в три.

Наверное, от него и пошло — Володя, так стали его звать в Женеве…

Наконец-то он был удовлетворен. Вполне! Завтра — последняя встреча. И разговор прямой, беспощадный.

Пока в пользу Ленина говорило только одно обстоятельство, одно-единственное, но оно сугубо личное, настолько личное, что не каждому о нем и скажешь.

Владимир побывал в «Искре», как и хотел, как мечтал об этом па пути в Женеву. Трудно сказать, повезло ему или, наоборот, не повезло, станет ясно позднее, но ни Мартова, ни Плеханова он в редакции не застал. Встретил его гордый брюнет с чеканным профилем, хоть на монеты его, совсем молодой, самоуверенный, если не сказать наглый, и сразу заявил скромному пришельцу из России, что между старой и новой «Искрой» лежит пропасть. Можно было догадаться, что и между ними тоже. Получилось, Владимир со своими надеждами остался по ту сторону. Может теперь взирать на мир, ковыряя в носу.

— И моста через пропасть нет, — улыбнулся Владимир. — Сожжены мосты.

Брюнет фыркнул.

Спеть бы ему матанечку: «Ягодиночка на льдиночке, а я на берегу, перекинь, милый, тесиночку, к тебе перебегу». Брунэт.

Если лежит пропасть, то, надо полагать, существует старая «Искра» как некая гора, твердыня, на равнине пропастей не бывает. Значит, остаются и старые искряки, и отделены они пропастью от этого артиста по имени Лев Троцкий, по прозвищу Балалайкин.

Его заявление, высокомерие сразу настроили- Владимира предвзято, если не сказать враждебно. Как-никак, в старой «Искре» Лубоцкий назван революционером, а этот не читал или мимо ушей пропустил и теперь полагает, что достаточно одной только броской фразы насчет пропасти, как ты должен сразу за эту максиму ухватиться и ринуться сломя голову, как всякий, кто сердцем молод, в новую «Искру», живую и дерзновенную. Н-нет, мидсдарь, спешить не будем.

И опять тупик. «Искра» потому и стала другой, что Ленин оскорбил прежних своих соратников, позволил себе резкие выпады против ветеранов, даже с Плехановым не мог ужиться.

Теперь Плеханов и Мартов пригрели в редакция Троцкого, хотя Георгий Валентинович возмущался его статьями: портят физиономию «Искры». Зато теперь есть кому дерзить и отвечать на выпады Робеспьера-Ленина, уж этот-то за словом в карман не полезет и деликатничать не станет. Тоже агент. Шестерка по масти с тузом. Даже с двумя сразу. Он неприятен Владимиру, но это не должно бросать тень на Плеханова, который, между прочим, сказал: вина за раскол в партии лежит целиком на Ленине.