Бродяга - страница 15

   Парень отполз на противоположный конец лодки, зажимая прокушенную ладонь. Боль и страх смешались в нём, заставляя рычать от желания размозжить зубастую гадину в кровавое месиво, но и удерживая на безопасном расстоянии.

   Эта бестия покусала его! Да он её... да он...

   Мышь восседал на мешке, глядя прямо на него. Не нападая, но и уж точно не собираясь никуда сбегать. Тритор чувствовал, как его рассматривают, ждут, на что он решится дальше, готовясь при необходимости повторно пустить в ход игольчатые зубки. Мышцы зверька были напряжены как пружина.

   Весло в сарае, чтоб не спёрли... А, Бездна с этим мешком!

   Лучше смотаться от греха подальше и хорошенько промыть рану. Он вернётся, когда эта тварь уберётся отсюда. Не останется же она сидеть здесь.

   Мышь словно прочёл его мысли. Парень только приподнялся с поперечины, когда хвостатый охранник, тонко заверещав, бросился к нему. Тритор прикрыл лицо ладонями. Мышь прыгнул. Вцепился коготками в его безрукавку, вскарабкался по ней на плечо и там замер. Весь сжавшись, Тритор тоже замер. Всё произошло так быстро... ненормальность!.. что им овладела полнейшая растерянность. Он едва сдержался, чтобы не обмочиться.

   Не сразу он осмелился опустить ладони и скосить глаза вбок.

   Мохнатое создание восседало на плече. Внимательно гладя на него. Глядя на него. Держась коготками, что пропороли ткань, и покалывание от которых Тритор ощущал кожей. Тварь дожидалась, когда он перестанет трястись. Двух мнений тут быть не могло.

   Взирая вытатащенными глазами, он медленно сжал окровавленный кулак. Мышь оскалил сахарные зубки в "улыбке"... Тритор столь же медленно опустил руку.

   Мышь дёрнул мордой. Потом ещё раз. Тритор подумал, что сходит с ума. Хвостатая бестия придвинулась ближе к его уху. Слабенькое дыхание коснулось вывернутой, жутко напряжённой шеи. Мышь вновь дёрнул мордой. Будто чего-то добиваясь, на что-то указывая.

   Тритор проследил за кивком. Зверёк указывал на мешок бродяги.

   Он вернулся взглядом к своему плечу. Мышь "ухмылялся". Слазить и отдалять зубы от человеческого уха он был не намерен. Кивок на мешок повторился.

   Страшась малейшего неуклюжего движения в раскачивающейся лодке, Тритор приблизился к мешку. Осторожно стянул обратно тесёмки, так и не узнав, что лежит внутри. Мышь оставался спокоен. Значит, всё делалось правильно.

   Парень слабо хихикнул, скорее пискнул. Если намёк был понят верно, то избавиться от своего спутника он мог лишь при одном условии. И Тритор собирался его выполнить. Лишиться уха, а тем более глаза, никого не прельщало.

   Когда Брин возвратился в конюшню, Георг закончил вычищать стойла, в том числе и те, что были заняты, переведя из них лошадей в свободные. Он снёс старую солому в кучу за конюшней и теперь догребал мусор из прохода.

   - Я не-не нашёл его, - признался мальчик. В глазах, как и в горле у него стояли слёзы. - У-убежал куда-то... ворюга!

   Бродяга подошёл и потрепал его по волосам.

   - Всё образумится, - пообещал он. - Твой брат одумается и вернёт взятое.

   Брин в этом сомневался, но спорить сил у него не было.

   - Помоги лучше мне заложить в ясли сено, - сказал Георг.

   Мальчик утёр нос. За работой в самом деле было проще. Нет, не забыть, но как-то смериться с ужасной несправедливостью, случившейся по его вине.

   Ничего! Когда Тритор придёт домой, он заставит его вернуть украденное. Пока Брин не знал как именно, но заставит. Он поклялся себе в том.

   Нынче лошади в конюшне при таверне "Сивый мерин", что на городской выселке, пребывали в чистоте и даже сытости, чего здесь не случалось давненько. Таская вилами охапки сена с сеновала, Георг неизменно гладил спутанные гривы, получая в ответ благодарственные тычки сопящими носами, глубокие влажные глаза лошадей лучились теплом. Такие же знаки признательности доставались и мальчику.

   Время проходило незаметно. Брин не смог бы сказать, сколько уже минуло с обеда. Почти никакой слабости после болезни и безрезультатных поисков брата он не испытывал. А в то, что они познакомились с Георгом только этим утром, не верилось вовсе. Казалось, они знают друг друга уже многие годы. Сейчас бродяга почти не разговаривал с ним, но установившаяся в конюшне тишина, полная молчаливого покоя, была приятна.