Броневая рапсодия - страница 9

Исключительно большое впечатление у населения оставляли детские утренники, затеянные по инициативе Лизюкова. Они проводились с какой-то светлой, немного наивной одержимостью. Суровые рубаки — кавалеристы (они входили в состав подразделения разведки), мастера разящего огня из пулеметов, орудий к этому дню мастерили игрушки-самоделки, экономили пайковые лакомства, главным образом сахар, для гостинцев детям. И когда вручали скромные гостинцы, слышали от деревенских женщин слова благодарности:

— О це броневики, гарные бильшовики!

Чем больше думал об этом Александр Ильич, тем очевиднее для него становилось: непременно попробовать на Тамбовщине то, что применяли они в работе с населением на Украине, в Белоруссии.

Выступая на совещании, созванном особоуполномоченным ВЦИК, он поделился своими соображениями. По залу пошел веселый шумок. Кто-то бросил едкую реплику: «Бандитов песенками да игрушками не усмиришь». Тогда из-за стола президиума поднялся В. А. Антонов-Овсеенко. Неспешно протер очки, дожидаясь, когда уляжется оживление, и произнес:

— Товарищ Лизюков совершенно правильно понял классовую суть борьбы с мятежниками. В первую очередь надо их лишить малейшей поддержки населения. А оно, как известно, состоит не только из мужчин, но и из стариков, женщин и детей. Нужен подход, адресованный к каждой такой группе.

Одобрение окрылило командира бронепоезда «Коммунар». Он с удвоенной энергией взялся за осуществление своего замысла.

Спустя неделю в деревне Татановке состоялся первый утренник. В жарко натопленную избу зажиточного крестьянина, скрывавшегося у бандитов, собрали детишек. Напоили их духовитым чаем со смородиной, угостили сахаром. Иван Пенежко играл на гармошке и показывал забавные фокусы. Никанор Козырев ремонтировал прохудившуюся ребячью обувь. Василий Каргин, черноморский матрос, по очереди примерял свою бескозырку всем пацанам и рассказывал им очень смешные морские истории.

На лавках, расставленных вдоль стен, сидели женщины— матери гомонящей детворы. Смущенные, счастливые, с просветленными лицами. Когда праздник подошел к концу, одна из них вышла на середину горницы и с поклоном на четыре стороны распевно произнесла:

— Благодарствуем вам, большевики — наши защитники, теперь мы, бабы, будем горой стоять за Красную Армию.

Отозвалось эхо утренника полуночным стуком в дверь штабного вагона бронепоезда. Простоволосая женщина, едва переведя дыхание, прошептала:

— Ироды дальний разъезд гробят. Выручайте, родимые!

Как выяснилось позднее, отборный отряд Сторожева, ближайшего сподручного главаря повстанцев, пользуясь непогодой, налетел на полустанок, имевший очень важное значение для сообщения с частями Красной Армии. Бандиты рассчитывали на то, что им удастся надолго вывести из строя магистраль. Горстка коммунистов и путейцев держалась из последних сил.

Сторожев уже послал нарочного к Антонову: «Операция завершена успешно. Высылайте побольше саней для трофеев». Однако поторопился. Финал этого боя запечатлен в книге Н. Вирты «Одиночество»:

«И тут „бум-бум!“ Грохот орудийных разрывов, и черная зловещая масса, выплывающая из снежного вихря.

— Бронепоезд!

Сторожев, скрежеща зубами от ярости, отдает приказ:

— Отступать!»

Не опоздал бронепоезд № 56 «Коммунар».

Лизюков подсчитывал количество пленных, винтовок, пулеметов, когда в купе без стука ввалился детина в полушубке и собачьем малахае.

— Примите еще одного, — раскатисто пробасил он, — сотенного. Да и меня в придачу.

К ногам командира мешком свалился тип со связанными руками. Рот заткнут рукавицей. Разряжен, словно павлин, в генеральскую форму. Детина снял малахай, и перед Лизюковым предстал Николай Пенежко. Жмурясь от яркого света, он продолжал:

— Я к вам по листовке. Добровольно, с оружием… — Он поставил пулемет Гочкиса к стене.

Несколько минут спустя братья повидались здесь же, в купе. Не обнялись, словом не обмолвились. Тяжкая немота душила обоих. Наконец младший тихо сказал:

— Простите меня, Александр Ильич, и ты, Ваньша. Пойду искупать свою вину. Не поминайте лихом!..

Виноватым, смущенным предстал перед партийным собранием Иван Пенежко. Председательствующий огласил рекомендации живого Козырева и похороненного под Житомиром Сохи. Осторожно разглаживая листок бумаги, он добавил, глухо покашляв: