Брюс: Дорогами Петра Великого - страница 53

В сём монастыре под Киевом 15 августа царь и заложил новую фортецию. Как водится, закладка крепости завершилась добрым дружеским ужином, и вот здесь-то нежданно открылось, что царь явился в Киев не токмо фортецию закладывать, но и друга своего Александра Даниловича, остепенив, оженить! Когда Пётр и Меншиков остались наедине, царь напомнил фавориту, что тот как-то после такого же доброго ужина у его сестры царевны Натальи, в Москве, поклялся жениться на Дарье Михайловне Арсеньевой. «Ради Бога, помни свою клятву и будь ей верен!» — попросил Пётр, но попросил не как добрый камрад, а по-царски, с металлом в голосе! Данилычу ничего не оставалось, как покориться царской воле! Впрочем, Дарья Михайловна ему и самому нравилась: старинного дворянского рода, что для безродного бывшего пирожника Данилыча было немаловажным, да к тому же женщина пылкая, горячая и, по всему видать, и впрямь любившая светлейшего. Через три дня молодые венчались в Киеве (царь не поленился и привёз с собой и невесту из Москвы), а через десять дней Меншиковы отправились в свадебное путешествие прямо на театр военных действий в Люблин, где светлейшего поджидал со своей кавалерией польский король Август. Отправляясь на войну, об одном только сожалел Александр Данилович: не рискнул он даже на свадебном пире напомнить государю, что клятву-то у царевны Натальи они давали двойную! Да, он обещался жениться на красавице Дарье и клятву свою исполнил, но ведь и царь тогда вместе с ним дал клятву обвенчаться с пригожей девицей, что портки им обоим стирала: с Катькой Трубачёвой.

Только теперь, оставив Киев, Меншиков признался свой жёнушке Дарье Михайловне, что клятва та была двойная! Но Дарьюшка была жёнка верная и сразу же прикрыла своему муженьку рот ручкой белою, прошептав на ухо:

— Тихо, тихо, Сашенька! У царя уши длинные, а твои адъютантики, что скачут по обе стороны от кареты, итак всё время невзначай в окна заглядывают! А насчёт двойной клятвы — у Петра Алексеевича скорый брак с Катькой Трубачёвой пока не предусмотрен. Отъезжая из твоего дворца в Санкт-Петербурге, он дворецкому токмо одну записочку оставил: «Если волею Божией со мной что случится, выдать три тысячи рублей Катерине Васильевне и её дочери». Выходит, ты опередил государя, лапушка, и первым выполнил тайную клятву, женившись на мне! — Дарьюшка распахнула дорожную шубку, обнажила пышную белую грудь, прильнула к своему муженьку и так впилась ему в губы, что светлейший едва не задохнулся.

Поручик-ингерманландец, нескромно заглянувший в сей момент в окошечко кареты, отпрянул: и от смущения, и от страха. Видал он, как страшен может быть его полковой командир в минуту гнева, а уходить из привилегированного ингерманландского полка поручику совсем не улыбалось — ведь полк был личной гвардией светлейшего. Все сыты, обуты и одеты куда лучше, нежели в других драгунских полках, что поджидали Меншикова в Дубно.

Ежели драгуны ждали светлейшего князя в Дубно, то король Август II в великой тоске ожидал его прибытия в Люблине. А тоска у короля Речи Посполитой шла, как обычно, из-за пустого кошелька! Из Саксонии денег не поступало, поскольку саксонские министры готовились платить контрибуцию шведскому королю, царский кредит был исчерпан, а самое богатое польское панство после разгрома саксонской армии при Фрауштадте перебежало почти всё в лагерь соперника Станислава Лещинского. Среди последних перебежчиков был великий гетман Литовский Михайль Вишневецкий, так что и из Литвы помощи ждать было нечего. Царский же кредит, взятый Августом у царя Петра в Гродно, давно был истрачен па знатных пирах и великих попойках. И вышло так, что опять нечем было платить даже гвардейской кавалерии Флеминга, стоявшей вокруг Люблина.

Да что там жалованье офицерам и солдатам! Фон Витцум доложил утром, что у королевского повара и на обед злотых нема, а в долг его величеству даже мужики на осенней ярмарке, гудевшей под стенами королевского замка, товару не отпускают, и чем кормить короля сегодня, поварам неведомо!

Злой и голодный Август мрачно вышагивал по разграбленным залам (замок разграбила ещё армия шведского злодея) и размышлял, а не ускакать ли ему тайно во Львов — там крепко сидит воеводой его давний друг коронный гетман Синявский. И об обедах тужить не надобно — супруга знатного гетмана, обворожительная пани Елена-Эльжбета, по слухам, уже вернулась из Версаля и самолично заботилась о кухне муженька и его друзей. А стол у пани гетманши широкий, галицийский: рубцы по-львовски, поросёнок жареный с гречневой кашей, ветчинка карпатская, разносолы осенние: огурчики и помидорки, капустка и грибки белые. А наливок и вин венгерских — море разливанное! Август даже причмокнул, но опять загрустил: до львовской резиденции Синявских скакать двести вёрст, да и полный афронт ещё может случиться, ежели пан гетман Синявский последовал примеру Вишневецкого и переметнулся к шведам и Лещинскому.