Будапештская весна - страница 21

Советская артиллерия, видимо, била совсем рядом. Земля то и дело содрогалась от глухих ударов, затем в небе раздавался свист невидимых снарядов, и, наконец, немного погодя со стороны Пешта доносилось эхо разрывов. Небо после этого еще долго продолжало гудеть.

Их привели к не отрытому до конца противотанковому рву в переулке, выходившему прямо к линии фронта — к распаханному полю в Медьере. На перекрестке у ограды немец остановился, взглянул на недорытый ров, потом на людей:

— Wer spricht deutsch?[2]

Никто не ответил. Лишь мужчина в шубе, немного помедлив, вышел вперед и стал тыкать себя пальцем в живот:

— Krank. Sehr krank[3].

Немец посмотрел на него, ничем не показав, понял ли он его слова, потом, пригнувшись, подбежал ко рву и жестом позвал к себе остальных. Тот, кто жаловался на печень, попытался было отстать, но солдат настойчиво сказал:

— Du auch…[4]

Ров нужно было сначала углубить, а потом расширить. Гитлеровец взял у Кешерю лопату, с профессиональной сноровкой срезал два слоя земли и молча стал наблюдать за тем, как идет работа. Немного погодя он закурил, но угощать никого не стал. Насыпь из вырытой земли защищала землекопов от огня советских снайперов, которые, судя по всему, держали под прицелом и эту улицу. Но теперь люди уже не думали о русских. Глинистая почва замерзла, и тупая лопата почти не брала ее.

Под моросящим ледяным дождем одежда на работающих скоро промокла, пальцы онемели. Они начали копать с таким пылом, что через несколько минут выдохлись уже все, кроме Гажо, привыкшего к тяжелому горняцкому труду. Допризывники тяжко отдувались, господин в шубе то и дело вытирал лоб и надрывно кашлял. Судя по всему, он впервые в жизни держал в руках лопату, даже смотреть было больно, как беспомощно он ковырялся в земле. Не мешало бы передохнуть, но за ними внимательно наблюдал гитлеровец. Он еще ни разу к ним не обратился, ни о чем не спрашивал — они его явно не интересовали. Он неподвижно стоял в яме, прислушиваясь, откуда бьют автоматы.

Собака тоже спрыгнула в яму и терлась о ноги работавших.

— Цыган, марш домой! — прикрикнул на нее Гажо, моментально придумав ей кличку. Собака отскочила немного в сторону, но не ушла. — Дня четыре, поди, ничего не ела, бедняга! У тебя хлебной корки не найдется? — обратился он к Кешерю.

Худосочный юноша с желтоватым лицом, в плаще, ковырявший землю возле Гажо, в ответ заворчал:

— Шелудивая дрянь!

Казенная шапка была ему явно велика и съехала на взмокший лоб, а отвисшие рыжеватые усы зловеще подергивались.

Как только громыхнул орудийный выстрел и земля задрожала, собака, задрав вверх голову, надрывно завыла. Гитлеровец расстегнул висевшую на поясе кобуру, вынул пистолет и выстрелил псу в голову. Тот, не пикнув, повалился на землю. Немец поднял собаку за задние ноги, выкинул ее из ямы и спокойно сунул пистолет обратно в кобуру. Один из допризывников, помоложе, глупо хихикнул, но тут же замолчал.

Люди молча продолжали работать, но движения их стали скованнее. Ужас стальным жалом впился в их сердца — они поняли, что их жизни целиком зависят от прихоти этого жестокого человека. Владелец шубы от усердия не знал, за что взяться. Он махал руками, точно испорченная ветряная мельница, выбрасывая наверх небольшие комки глины, которые ему удавалось выковырнуть из стенок ямы, и время от времени с безграничной преданностью поворачивал свое залитое потом лицо в сторону солдата.

Гитлеровец постоял немного, лениво почесывая шею, потом, указав на Гажо, парой отрывистых фраз дал всем понять, что тот остается за главного, и вылез из ямы.

Кешерю неожиданно выпрямился, возбужденно показывая на свою лопату:

— Herr Soldat… Dort, dort!..[5]

Гажо, который только и ждал, чтобы, оставшись наедине, перекинуться парой слов, недоуменно и зло посмотрел на Кешерю: зачем задерживать солдата? Немец обернулся и, бросив на юношу беглый взгляд, наклонился к яме посмотреть, что там случилось.

Кешерю выхватил из кармана плаща раскрытый складной нож и, обхватив ладонью покрепче, дважды быстро всадил его в шею гитлеровца.

Немец на секунду застыл, скрючившись на корточках.