Будни прокурора - страница 21

Лавров не впервые испытывал это чувство, но сейчас ему казалось, что еще ни одно дело не интересовало его так глубоко. Это было совершенно особое дело, работа над ним велась не обычными методами. Совет Давыдова поначалу показался Юрию Никифоровичу слишком сложным, но вскоре он понял, что «путешествие в прошлое» — необходимый этап следствия. И, пустившись в это «путешествие», так увлекся, что сделал неизмеримо больше, чем это требовалось для полноты доказательств.

День за днем разговаривал Лавров с людьми, копался в старых архивах, делал запросы. Старые и давно забытые всеми документы словно оживали перед ним, одушевленные воспоминаниями тех, кто помнил Дронова еще с далеких лет гражданской войны. И прошлое принимало все более отчетливые и реальные очертания.

Однако ответа на основной вопрос все еще не было. Одни только намеки, предположения, версии…

И вот, наконец, преступление раскрыто! Двухтомное дело, аккуратно подшитое и пронумерованное, лежит перед Лавровым. Еще два-три последних процессуальных усилия и эти папки уйдут в суд. Следователь навсегда расстанется с ним.

Снова, в который уж раз, он перелистывает страницы. Мелькают знакомые протоколы допросов, фотографии, аккуратно подклеенные старые документы. Одна за другой возникают картины прошлого.

…Тридцатые годы на Кубани. Кулацкий саботаж, борьба за хлеб, бурные станичные сходки — собрания.

Бывший батрак, недавно вступивший в партячейку и в колхоз, Николай Иванович Дронов оглашает список кулаков, которых утром следующего дня предстоит раскулачить и затем выслать за пределы Северного Кавказа. Список утвержден в станице единогласно. Члены актива разбились на несколько взводов. Старшим первого взвода назначили Дронова. Ему было поручено раскулачить Савелия Божко — известного кулака, с именем которого люди связывали участившиеся в станице поджоги. В этом же взводе — сосед и друг Дронова, Иван Мокшин, тоже бывший батрак.

С рассветом группа Дронова подошла к дому Божко. За высоким сплошным забором был виден большой, крытый цинком дом, деревянный амбар, конюшня и другие хозяйственные постройки. Не успел Дронов постучать в калитку, как к забору с лаем бросился огромный цепной пес — волкодав. Послышался мужской голос: «Кого там лыха годына нэсэ спозаранку?»

Дронов отозвался. За забором некоторое время был слышен только лай пса, затем звякнул запор калитки и появился хозяин дома: саженного роста казак, с черными усами, в каракулевой шапке-кубанке, в хромовых сапогах. Черная сатиновая рубаха подпоясана щегольским казачьим поясом с серебряным набором.

— Идите, грабьте, — обронил злобные слова он, пропуская незваных гостей во двор.

Не обращая внимания на голосившую хозяйку и выбежавшего за нею сына-подростка, взвод под командой Дронова вошел в дом. Четыре просторных комнаты были заставлены шкафами, комодами и сундуками.

Дронов объявил хозяину, что имущество его конфискуется, а сам он будет выслан из станицы.

— Как бы не так, босяцкая власть, — ответил Божко, — ишь что хочет. Но, дай бог, прыйде время — мы з вами ще побалакаемо.

Дронов с Мокшиным подошли к окованному железом сундуку. На металлической пластинке у замка они прочли витиеватую надпись:

Дронов и Мокшин переглянулись: ясно, за какие «заслуги» получил Божко этот подарок!

Несмотря на яростное сопротивление хозяйки, сундук открыли. В нем оказались черкески с погонами урядника, кинжал в серебряной оправе и на дне лежал портрет императора.

Только к вечеру переписали члены комиссии движимое и недвижимое имущество Божко, и весь день вслед за отцом, неотступно, из комнаты в комнату, из постройки в постройку ходил пятнадцатилетний сын Божко, ненавидящими глазами глядя на людей, которые его и не замечали.

Дронов вспомнил об этом парне лишь ночью, когда, возвращаясь домой, получил из-за угла сильный удар камнем в спину. Оглянувшись, Николай Иванович узнал в убегающем долговязом подростке кулацкого сына — Василия Божко.

Прошло одиннадцать лет. Колхозы окрепли, колхозники зажили новой жизнью и стали уже забывать о пережитом тревожном времени и о высланных из станицы кулаках.