«Букет» на приеме - страница 11

— Ничего хорошего в любом случае, — угрюмо цедит Кирпичов. — Хоть говори, хоть молчи… У вас теперь моим словам все равно веры нет.

— Будет искренность — будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили прошлый раз, и то уже сослужили службу.

— Прошлый раз?

— Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.

— А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят копеек по счетчику не доплатили? Поверите?

— Оставить шоферу такую памятку… — произносит Знаменский после задумчивого молчания. — А пожалуй, поверю, Кирпичов! И на все дело тогда взгляну другими глазами… Но при условии, что Варя Санатюк…

С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскакивает, но говорит тихо:

— Варя? Ах, Варя… Ясненько… Ясно. Мягко стелете, да жестко спать, гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!

Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляется к двери и впускает Варю Санатюк.

— Была у почтенного дядюшки?

— Мать просила забежать… раз все равно буду рядом.

— Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не шестнадцать!

— Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, замечает.

— Лучше приходи нечесаная!

— Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще — зачем цапаться?

— Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо серьезно поговорить.

— Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и всего двенадцать рублей…

— Кончай этот лепет.

Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:

— Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь — совсем старуха…

— Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разговор не про то.

— Что-нибудь случилось?

— Да, кое-что этакое.

— Ты так смотришь, будто я виновата…

— «Будто»… Из-за того, что ты — не случайная знакомая, я попал между двух огней. Надо решать, как быть.

— Между двух огней? У тебя другая женщина?!

— Дура. Вот не пойму — ведь любишь меня?

— Люблю.

— И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!

— Если на то пошло, меня тоже!

— Тогда объясни, что вас связывает?

Варя молчит.

— Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку или… чего доброго, Варя, и попрощаемся.

Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда, где Артем — ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями — фас, профиль, три четверти, — Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах кажется рекламной красавицей… Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в уголок дивана, поджав ноги, и решается:

— Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли соседи. И вдруг появился дядя Толя — отсидел срок… Он зачастил к нам. Меня звал «дочкой», а маму — «рыжей телкой». Она была малограмотная, работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил… Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не смела… Фактически он нас содержал.

— А мать соображала, на какие средства?

— В то время — вряд ли. Официально он где-то числился… Через четыре года снова забрали. Это было горе, я все не верила… Но он попал под амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему… до следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя. Хороший парень, футболист… Санатюк свалился как снег на голову, и началось страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.

— Скотина!

— Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала бороться — по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы удержать. На третий день утром — милиция… — Она умолкает в слезах.

— Говори до конца.

— Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у роддома и плакал — по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было все равно… Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил на горизонте.