Букет роз - страница 6

— Да что ты? — встрепенулся Василий. — Правда? Да как он посмел, сопляк? Ну, а Муса? Муса-то что?

— Да так, слегка прикрикнул… Тогда я поднялся, — продолжал Кули, — и сказал Мусе: «Спасибо, ты говорил, что в селе нет человека сильнее меня, а твой сын оказался храбрее»… Я и сейчас, Василий, удивляюсь, откуда у меня взялось тогда столько терпения. Вот, мой друг, до чего дожили. Разве не лучше умереть, чем терпеть такой позор?

— Э-э… «Умереть, умереть»!.. — досадливо пробурчал Василий. — Пускай помирают твои враги, черт их возьми совсем!

— Я мог бы задушить Мусу, — гневно произнес Кули, — но ведь у меня дети. Понимаешь, дети?! Кто их приютит, если меня арестуют? Таких друзей, как ты, у меня мало. Да ты и сам еле концы с концами сводишь. — Он помолчал, потом стиснул кулаки и тихо спросил: — До каких пор мы так жить будем? А? Скажи, Василий, до каких пор? До самой смерти, что ли?

— Потерпи, друг… — начал Василий.

Но Кули сразу же перебил его:

— До каких пор терпеть? Может, хватит терпеть? Может, бороться надо?

Василий улыбнулся:

— Хорошо! Вот это-то я и хотел услышать.

— Я готов на все. Хочешь, сегодня же ночью подожгу все скважины Мусы?

Василий опять улыбнулся:

— Нет, Кули, не советую. С хозяевами этак не совладаешь. В одиночку еще никто хозяев не согнул. Тут иной манер нужен. Тут, брат ты мой, надо всем сообща, всем рабочим подняться. — Он заговорил совсем тихо, почти шепотом: — Слушай, Кули! Готовится большая забастовка. В ней будут участвовать все бакинские рабочие. А мы должны не отстать. Я тут принес свежую газету на азербайджанском языке. Прочти, подумай, что к чему.

Кули взял газету и прочитал по слогам: «Гуммет», — осторожно сложил и спрятал в карман.

— Ты прочитай, запомни и расскажи товарищам, — продолжал Василий. — Да вот что… Мы хотим завтра у тебя в доме провести небольшое собрание. Будут все знакомые, как в прошлый раз. Не возражаешь? — Василий пытливо взглянул на Кули.

— Конечно, нет, пожалуйста, — быстро ответил Кули.

— Вот и хорошо. Спасибо. Лучше твоего дома не сыскать. Место тихое, соседей нет, ну и все такое прочее. Кстати, будет товарищ Азизбеков[3]. Вот и поговори с ним. Он поймет. Мы должны иметь твердую волю, нужно бороться с любыми трудностями. — Василий начал закутывать шею теплым шарфом. — Не падай духом, друг, кому теперь легко?

— Знаю, Вася, мне не пришлось пережить и десятой доли того, что выпало тебе, но все-таки трудно…

Василий надел шапку и сказал:

— Дело не в этом. Меня поддержали товарищи по партии. Среди друзей выстоять легче.

— Ты прав, Вася. Близкий друг порою бывает дороже родного брата. Мои родственники, у которых дела хороши, ногою не ступят в мой дом — я беден.

— Имей чистую совесть, это превыше всего. — Василий посмотрел на старинные карманные часы и присвистнул. — Кули, ну и разговорились же мы сегодня. До начала смены осталось совсем немного. Собирайся, пошли скорее.

Кули торопливо снарядился, осторожно ступая своими огромными грубыми сапогами, прошел в соседнюю комнату:

— Сынок, вставай, затвори дверь. Я ухожу.

Затворив двери, Ибиш привычно свернулся калачиком на сундуке. Спать он не мог. Ибиш слышал рассказ отца, который его сильно взволновал. Как этот проклятый Фаррух посмел оскорбить отца?! Нужно отомстить, смыть позор…

Нет, не уснул в эту ночь Ибиш, до самого утра не сомкнул он глаз…

Ночью выпал снег. Непривычно белыми стояли полуразрушенные стены старинной крепости — излюбленное место ребячьих игр. Крепость возвышалась посреди поселка, и ребятам хорошо было видно все вокруг. Вот и теперь потянулись к крепости тропинки. Отпечатались на снегу и следы огромных ботинок Ибиша. За Ибишем, как всегда, увязался остроухий Алабаш, маленький смешной песик с быстрыми глазами. Он бежал за мальчиком, стараясь ухватить его за шнурок развязавшегося ботинка. Обычно это веселило Ибиша: он старался убежать от Алабаша, а тот с громким лаем догонял его. Но в это утро Ибиш не обращал на Алабаша внимания. Ибиша занимал план, который он намеревался исполнить сегодня же.

По дороге к крепости встретился Ибишу Джаби́. Он-то и рассказал, как Фаррух хвастался перед мальчишками, что влепил пощечину самому Кули. Ибиш промолчал, только скрипнул зубами. Ничего! Ни-че-го…