Булатов курган - страница 27
— Отдохни малость. С непривычки не встанешь завтра.
— Переживем этот момент, — улыбнулся Костя. — Ты лучше успокой Петьку. Обиделся он.
Надя улыбнулась, вышла из ворот. Петр, услышав шаги, обернулся. Глаза его вспыхнули. Он вскочил в кабину трактора и включил газ. Вереница нагруженных доверху телег медленно, как бы нехотя потянулась за машиной.
— На какой участок везете? — крикнул Горбылев вслед удаляющемуся поезду.
Но Петр не услышал вопроса председателя, а только еще больше прибавил газу.
Двор приобретал опрятный вид. В каждой кормушке лежала чисто вымытая картошка.
— Собрание, видишь, впрок пошло, — не удержался Земнов.
— Все так. Но Строеву это против шерсти. — Горбылев размеренно шел по пролету двора, довольным взглядом окидывал каждую корову.
— Строев, Строев… Кто он? Всего лишь второй секретарь. А шуму, будто на нем свет клином сошелся.
Горбылев остановился, положив на плечо Кондрату руку, дружески предупредил:
— Советую быть с ним поосторожнее… — Он поднял глаза. — Михаил Михайлович — это глыба, насядет — дух вон, А ты зря не едешь в райком. Вызывал он тебя?
— Времени нет. Если нужно, сам прикатит. На то государство им машины дает.
Они вышли из коровника, закурили. Кондрат приподнял голову, приостановился. Ветер, как стадо серых гусей, гнал облака за реку, за темную гряду леса. Облака уже не ползли низко над головой, а поднялись высоко. В провалы между ними все чаще показывалось синеватое небо. Тогда от яркого света начинало ломить глаза. На душе у Кондрата было легко. Боясь потревожить нахлынувшее чувство, он молча взглянул на председателя. Горбылев шел все той же размеренной походкой.
3
Настроение Горбылеву испортила Терехова. Она неторопливо зашла в кабинет.
— Что нос повесил, Егор Потапович? Уж не заболел ли? — участливо спросила она, всматриваясь в председателя. Он за последние дни осунулся. Всегда подкрученные усы обвисли.
— Ерунда! — отмахнулся Горбылев. — Сводку по бригадам составила? Нет? Вот я сниму с тебя стружку, тоже заболеешь.
— За что с тебя-то снимали, Егор Потапович? — не унималась Терехова. — Ты и так печешься о хозяйстве.
— Это мало кому известно. Недостало кормов — ты виноват. Перерасход горючего — опять ты. Касса пуста — вдвойне шкуру дерут. А тут Земнов натворил — опять тебя бьют.
— Земнова народ поддержал, а так что бы он мог сделать?
— Ерунда! — Горбылев уставился на Терехову, передразнил: «Поддержал!» Кто людей надоумил?
— Небось винишь и за Вороного? Кондрат тут ни при чем. Сама видела, как Кравчиха запрягала.
— Что ты говоришь? Не пойму? — Глаза Егора Потаповича уставились на Терехову.
— Очень просто: обратила да хомут на него. Вот убедись сам, — кивнула она на окно, — а то опять скажешь, склока.
По затопленной грязью, осклизлой дороге Вороной тянул нагруженную доверху черноземом телегу. Сбоку, держа вожжи и хлыст, шла Нюська. Жеребец, не привычный к тяжелой работе, то и дело останавливался, озираясь по сторонам.
— А ну-ка, сюда Кравцову! — не попросил, а скорее приказал Горбылев. И про себя решил: «Буду по всем правилам строг».
Но стоило лишь Варваре зайти в кабинет, как лицо его расплылось в улыбке.
— Садись, Варвара Сергеевна. Что-то давно с тобой не видались, — начал он, подкручивая усы.
Ласковый тон насторожил звеньевую. «С чего бы так?»
— Рассказывай, что нового? Как дела с рассадой?
— Не нынче, так завтра окончательно посеем… — Варвара начала докладывать о делах звена. Рамы уже готовы, только недостает чернозема. Семена у Тихона получила, и сейчас их перебирают. Она не забывает о свекле, которую решили сажать в этом году, достала книжки. А вот семян пока нет.
Горбылев будто и не слушал ее. Склонясь над столом, он старательно что-то писал.
— Странно. Ни председатель, ни правление колхоза не поддерживают новое дело! — заключила она.
Услышав упрек, Горбылев резко выпрямился, потрогал усы.
— Выходит, не председатель у вас, а ерунда на постном масле? — Он оттолкнул стол, заходил по кабинету. — Отказывается от нужных дел, зажимает новое. Зачем вам такой? Но пока я не переизбран, мои распоряжения прошу выполнять! — последние слова произнес четко, с расстановкой, будто его могли не услышать.