Бумажные маки: Повесть о детстве - страница 19
А потом — пролетит полжизни, и дочка бабушки Жени, моя будущая мама, приведет к ней знакомиться своего избранника, черноглазого, живого, веселого еврея.
А он представил ее своей семье.
В квартире в Печатниковом переулке был накрыт стол на сорок персон. Родители, шесть сестер с мужьями и детьми, три брата с семьями, приезжие родственники разговаривали, жестикулировали, смеялись, ели и поглядывали на светленькую невестку с фарфоровым румянцем на нежных щеках.
Бывшие маленькие девочки, присутствовавшие на этой встрече, мои двоюродные сестры, рассказывали мне, что моя мама показалась им красавицей, потому что была светленькая, хрупкая, такая... нездешняя...
За столом сидела большая семья, много молодых, здоровых, энергичных людей — врачи, инженеры, биологи, литераторы...
В 1933 году старший брат моего отца отдаст свою комнату в Сверчковом переулке молодоженам — моим родителям... А в 40-х годах бабушка Женя, рискуя свободой, будет подкармливать зека — того самого брата, бывшего литературоведа, бывшего «красного профессора», а в лагере — сапожника...
Сестры отца спасут меня от гибели в 1942 году...
За столом, накрытым на сорок персон, завязывались узлы судеб...
А что касается немцев...
У бабушки Жени на столе лежали две тяжелые линзы с наклеенными на обороте картинками — память о ее жизни в Германии. На одной картинке — сельский, на другой — городской пейзаж.
В глубине толстого стекла такими объемными, живыми кажутся деревья, дома. Переменив наклон линзы, я могла устроить рассвет над городом или полем. Из-за гор, кудрявых от лесов, выкатывалось солнце. Склоны гор теплели, деревья радовались... Блики заката я могла зажечь в окнах опрятных домиков с башенками, с красными крутыми крышами. Я разглядывала в линзах чужую прекрасную страну и мечтала сделаться крошечной, как мошка, и улететь туда, к чистым белым домикам. В них живут, наверное, добрые люди, как Карл Иванович из «Детства» Толстого...
А бабушкины книги из Германии... Готический шрифт, тонкая бумага, гравюры, которые так интересно разглядывать, — чего только там нет: и замки, и сады, и дамы в длинных платьях...
В толстом конверте лежали фотографии, которые я подолгу разглядывала. Вот моя семилетняя мама, длинноногая, высокая, стоит в группе разношерстной детворы от четырех до десяти лет. Все худые, одеты бедно. Это дворовые ребятишки, с которыми она дружила в Берлине. Она очень быстро выучилась говорить по-немецки и говорила правильно. Своих дворовых друзей она увлекла игрой в театр, и эта группа на выцветшей нерезкой фотографии на самом деле — труппа. Я не знаю, показывали ли они свои спектакли кому-нибудь или просто сами для себя наряжались и что-то представляли в квартире, которую снимала бабушка Женя.
В Германии была инфляция, люди жили голодно. Бабушка Женя устроилась на работу в советское торговое представительство, получала зарплату в долларах и могла себе позволить подкармливать дочкиных друзей. Для этих детей в их ветхих одеяниях с обвисшими подолами и с заплатами на штанах настоящим праздником была возможность завернуться в белую тюлевую накидку с подушки и воображать себя принцессами или, надев на голову алюминиевую кастрюльку, взять в руки палку-меч или нож для разрезания бумаги с фигурной длинной рукояткой и превратиться в рыцарей — защитников прекрасных дам.
Рыцари и принцессы окружают на старой фотографии длинноногую девочку, мою будущую маму, немку-русскую.
Неужели эти маленькие рыцари с изможденными личиками через пятнадцать лет надели настоящие каски, а, может быть, и черные мундиры с черепом на рукаве? Стали обыкновенным «пушечным мясом», и их погнали в мою страну завоевывать ее.
Но не только примитивный национализм находил в нас, детях, благодатную почву. Классовая ненависть и пролетарская гордость тоже хорошо привились и пышно расцвели.
Следующий эпизод, тоже связанный с фотографиями, произошел уже на севере, у бабушки Жени, когда я училась в четвертом классе. Ко мне пришла одноклассница Верка, дочка шофера из пожарной команды. Я показывала ей семейный альбом:
— Вот мой дедушка.... Вот они с бабушкой продают ромашки. Это бумажные цветы, их делали студентки и продавали, чтобы собрать деньги на лечение бедных студентов, больных чахоткой. Видишь, у бабушки через плечо лента с надписью: «Борьба с чахоткой».