Бунт атомов - страница 5
Здесь только я заметил, что за столом были еще девушка и мужчина. Мужчина, при моем приближении, поднялся и выжидательно стоял, теребя салфетку. Он был высокого роста, с гладко зачесанными назад волосами, носил крупные очки, имел высокий лоб и казался джентльменом, если не считать не вполне удачно подобранных тонов его галстуха и платка, выглядывающего из карманчика его темного костюма.
Мисс Патриция Стаффорд… Патриция Стаффорд была тем типом женщины, которые могут сниться… Она была величественна, как королева, и очаровательно проста… Грациозна, как белая лилия, и великолепна, как самая изысканная орхидея. У нее были головка голливудской кинозвезды и волосы цвета золота. Ее руки — были руками идеальной формы, ее темно-голубое платье с отделкой из палевых старинных кружев — было совершенством…
Мне приходят в голову самые банальные сравнения, и я не боюсь их. Патрицию Стаффорд нельзя сравнивать ни с чем и ни с кем. Такая — может быть только одна!.. Единственная!.. Несравненная!..
Я боюсь, что в течение завтрака я был очень неинтересным собеседником. Единственным утешением в этом смысле, для меня был тот факт, что мистер Джон Вилкинс не был вообще никаким собеседником… Он умел только молчать, сосредоточенно глядеть на какой-нибудь предмет и, управляясь со столовыми приборами, отставлять мизинец на полдюйма более чем следует. И все же я увидел, что мисс Патриция Стаффорд глядит на него влюбленными глазами… Может быть, мне следовало молчать еще более, чем я молчал!
Мэттью занимал разговорами всех, мисс Стаффорд оживленно болтала, я же вставлял по временам реплики, очевидно, самого плоского свойства.
По окончании завтрака мы вышли. Меня пригласили в автомобиль, ибо свой я отослал, рассчитывая после завтрака посетить мой клуб, находившийся рядом.
— Мне хочется пройтись пешком, — сказал я.
— Отлично, я пройдусь с тобой, — отозвался Мэттью. И когда автомобиль, увозивший мисс Стаффорд с ее спутником, скрылся за поворотом, мы медленно двинулись среди спешащей по своим конторам, после завтрака, толпы клерков и конторщиц. Мэттью, со свойственной ему прямотой, начал разговор.
— Кажется, Патриция произвела на тебя сильное впечатление?
— Надо быть круглым дураком, чтобы отрицать это! Но надо быть дураком не менее круглым, чтобы придавать этому значение… Мисс Стаффорд слишком мало трудится, чтобы скрыть свой восторг перед этим молчаливым оболтусом.
— Ого!.. Если ты ругаешься и злишься — то дело успело зайти далеко. Впрочем, ты неправ. Он далеко не оболтус.
— Да, но его галстух и…
— Помилуй Бог! Я ожидал от тебя большей справедливости. Гастух галстухом, и этот малый несомненно парвеню и мовежанр, но он имеет голову на плечах, и это-то, кажется, и пленяет нашу очаровательную Пат… Теперь, знаешь ли, мода на всяких умников… Не правда ли?
— Кто она такая? Под каким небом родилось и выросло это воистину чудесное явление природы? — поинтересовался я.
Мэттью даже приостановился:
— Ты отлично знаешь ее дядюшку. Выросло же это «явление природы» под небом Австралии, ныне явилось сюда и, мирно проживая под кровом своего дяди, успело свести с ума половину Лондона.
— Я знаю ее дядюшку? — удивленно проскандировал я. — Что ты мелешь?
— Вообрази! И даже имеешь причины недолюбливать его. Помнится, он досаждал тебе колами..
— Ничего не понимаю…
— Колами по астрономии и космографии. Ты ведь не дружил с точными науками.
Тогда мне стало ясно все. Я припомнил классную комнату колледжа, все эти дурацкие фазы, параллаксы и протуберанцы и профессора Стаффорда, любившего нам повторять:
— Если бы на свете не существовало негодяев, думающих о футболе, когда нужно думать о спутниках Юпитера, и на образование которых нужно тратить столько драгоценного времени — в мире было бы сделано вдвое больше научных открытий, которые могли бы облагодетельствовать человечество.
Я был так поражен этим, что из дальнейшего нашего разговора ясно запомнил только, что Патриция — невеста. И невеста этого самого оболтуса Вилкинса, который, вообще говоря, большой умник, ученый, и который покорил ее сердце именно этими своими качествами…