Бунт на борту - страница 58

— Клянусь «Вифлеемской звездой»! — ударил себя в грудь Кривой Пуфель. — Хоть и поп, а говорит правильно!

Пастор ответил Пуфелю лукавым, понимающим взглядом и снова заголосил:

— А кто помешает этим иноземцам выстроить две-три сотни таких богомерзких драконов, запрудить ими всю Фульду? Уничтожьте их, разбейте, сожгите! Нет, нет! — предостерегающе поднял руки пастор, видя, что толпа готова броситься к «Дракону». — Не надо буйства, не надо бесчинств. Вы знаете, что это не кончится добром и для вас! Налетит эскадрон рейтар и… Нет, мы поступим по закону. Мы возьмем от бургомистра, а то и от самого ландграфа грамоту, запрещающую выезд из нашей страны этим чужеземцам. А затем мы на дыбе заставим этих еретиков рассказать, какой из духов тьмы помог им выстроить огнедышащий «Дракон». Шкуну же их, как порождение дьявола, сожжем после обедни! Вот как поступим мы! А потому для начала берите этого католика и тащите в ратушу. Ну, ты, еретик!.. — повернулся пастор к Модильяни. И открыл удивленно рот: — Господи, да где же он?

Настроения толпы изменчивы, как морские приливы. Только что они хотели разнести в щепки «Дракона», может быть, убить даже Модильяни, но теперь, видя сконфуженное лицо господина суперинтенданта, толпа захохотала сотней простуженных, осипших глоток.

Пастор же пробормотал растерянно:

— Ничего, дети мои, не волнуйтесь! Вы же слышали слова паписта, что раньше чем через два дня они не смогут плыть на своем «Драконе». А до среды мы взбудоражим не только Кассель…

— Ваше преподобие, — почтительно кланяясь, подошел к пастору Пуфель. — Не откажите отобедать вместе. Моя фамилия — Пуфель! Вы, наверное, слышали уже о Кривом Пуфеле. Это я и есть! Мне нужно кое о чем с вами переговорить.

Когда Модильяни, прерывисто дыша и звякая пустым ведром, вбежал в сарай, человек, возившийся с напильником, поднял голову:

— Почему ты не принес воды, Джиованни?

— Ох! — вытирая вспотевший лоб, вздохнул итальянец. — Хорошо еще, что я принес собственную шкуру, синьор!

— Рассказывай! — коротко приказал Папен.

Итальянец опустился на ведро, перевернутое вверх дном, и начал рассказывать о случившемся около старой барки. Рассказывал он подробно, искренне возмущаясь.

— Все это очень понятно, синьор Папен, — закончил Модильяни. — Ведь вы француз, я итальянец, а они немцы. Ну вот и…

— Нет, Джиованни, — покачал головой Папен, — дело не в национальностях. Я знаю Кривого Пуфеля и уверен, что главный виновник нашей травли — он! Пуфель боится, что наши паровые шкуны разорят его. Ах, Джиованни! — горько улыбнулся Папен. — Иногда мне кажется, что люди готовы уничтожить любое изобретение, растоптать каждую новую истину, если истина эта принесет им убыток хотя бы в десяток крейцеров! Но… забудь эти мои слова, Джиованни! Забудь! Это нехорошие, вредные мысли. И в человека и в человечество надо верить, иначе не стоило бы жить, бороться и трудиться!

— Позвольте возразить вам, синьор, — поднялся с ведра Модильяни. — Об уничтожении «Дракона» не было вначале и речи. Славные кассельские граждане хотели лишь пересчитать мои ребра. Но когда появился пастор, этот черный ворон, провонявший ладаном, разговор с вашего преданного слуги перешел на «Дракона».

— Чего хотят эти паладины креста? — вырвался у Папена возглас, напоенный горчайшей обидой и ненавистью. — На пороге восемнадцатого столетия, когда такие титаны мысли, как Галилей, Бэкон, Торричелли, потрясли в основах старую схоластическую науку, монахи и попы снова хотят заставить нас, физиков и математиков, высчитывать, сколько тысяч ангелов уместятся на острие иголки. У церкви один девиз — «назад!».

Папен, устало сгорбившись, прошелся по сараю и вдруг круто обернулся в сторону притихшего Модильяни.

— Мы сделаем починку за одну сегодняшнюю ночь! — твердо отчеканил Папен. — Мы должны это сделать, чтобы завтра на рассвете покинуть Кассель.

Когда «Дракон» отчалил, воронья свадьба, снявшаяся с древнего кассельского собора, хлопьями пепла, черной колыхающейся вуалью пронеслась над Фульдой и скрылась в «Епископском бору».

— Ауспиции[39] весьма плохие! — пробормотал Модильяни.