Бунт невостребованного праха - страница 84

- Метрики мне надо восстановить, биографию...

- С этого бы и начинали, - сурово перебила его Бер­та Соломоновна.

- Я с этого и начинал.

- Не дурите мне голову. Битый час рассказываете мне про какого-то Гиршу, о котором я и слышать не хочу. - И официально, подчеркнуто сухо: - Вы представляете коллектив, общественную организацию или частное лицо?

Германн невольно оглянулся: ни общественной орга­низации, ни коллектива за ним не стояло.

- Я частное лицо. Я сам представляю свое лицо.

- У частных лиц мы заявления не принимаем, доку­менты и справки на руки не выдаем. - И заведующая архивом словно забыла о Германне, отвернулась от него и закричала куда-то в уходящее в полумрак, в пыльное сосредоточение стеллажей с нагромождением желтых бу­мажных папок: - Девочки, девочки! Здесь опять частное лицо, и до­вольно привлекательное. А мне пора кормить Моню. Это внук мой, - все же снизошла, объяснила Германну Бер­та Соломоновна, собираясь уже уходить, когда появи­лись две похожие, очень много понимающие о себе не­приступные девахи, обе, как будто их специально для схожести подбирали, рыжие и с сурово замкнутыми рта­ми.

- Я все вам объяснила, молодой человек: частным лицам справок не даем, - подтвердили заключение заве­дующей рыжие девахи, ко всему и платья на них были в какие-то рыжие, не существующие в природе цветы. Гер­манн прыснул, рассматривая эти цветы, они навели его на дельную мысль:

- Минутку, минутку подождите, - попросил он де­вушек. - Я сейчас сбегаю за коллективом... - И тороп­ливо покинул архив.

Вернулся опять действительно об­ремененный коллективом - набором шоколадных конфет, бутылкой шампанского и двумя свежесрезанны­ми алыми розами. С розами вышла, правда, неувязочка. Волнуясь все же, он обе протянул одной ближестоящей к нему девушке. Близняшка отрицательно закрутила голо­вой:

- Две не положено.

Германн сразу не понял. А поняв, рассмеялся и разде­лил розы.

- Спасибо, - протенькали рыженькие синички. - И за конфеты спасибо. А вот это лишнее. - Они указали на шампанское.

- В архиве ничего лишнего не бывает, - Германн скопировал тон, каким были сказаны ему прощальные слова Берты Соломоновны - о законе. Девочки оказа­лись с юмором, засмеялись, но шампанское все же веле­ли убрать:

- Мы взяток не берем. Берта Соломоновна будет сер­диться. Мы от души и по совести. Когда Берта Соломо­новна говорит, что она уходит кормить Моню - это нам вроде пароля: помогите человеку. А внука у нее никакого нет. Она вообще одинокая...

При всем старании девочек в архивных бумагах ника­кого Говора Юрия, Говора Георгия, Говора Германна обнаружить не удалось. Хотя другие присутствовали: Иван, Сергей, Нины, Нади, Данилы. Но все или очень уж древние, или совсем юные, никак не подходящие Гер­манну по полу и возрасту. На третьем круге его поисков Германн заставил все же девушек пригубить шампанс­кое. Но и это не помогло. Его нигде не могли отыскать даже с шампанским. И не это не помогло. Его нигде не могли отыскать днем с огнем и даже с шампанским, и не только девушки, но и собаки, наверное, ему не помогли бы. Его просто не было ни на одном из стеллажей, ни в одной папке. Его нигде не было, хотя к поискам под­ключилась и сама Берта Соломоновна, вернувшаяся в архив, "покормив Моню", оскорбленная не столько на­личием стоящей на виду недопитой бутылки шампанс­кого, сколько нерасторопностью своих подчиненных.

- Берта Соломоновна все делает хорошо и со знаком качества, - резюмировала она, закончив просмотр архи­ва. - Даже детские трусики Гирши содержатся в ее доме в чистоте и сохранности, а уж архивные дела... Да она инфаркт схватит. Нет, нет вас, Юрий-Георгий-Германн Говор.

- Но где-то же я есть, должен быть.

- Сомневаюсь, молодой человек. Если вас нет в архи­ве - вы не существуете на белом свете.

- Но я же стою перед вами - живой, существующий.

- Сомневаюсь, глубоко сомневаюсь, хоть голос у вас громкий. Но я уже давно не верю ни собственным ушам, ни собственным глазам... Очень жаль, но вас в архивах не значится.

В первые минуты Германн был просто удивлен и ос­корблен. Как это так - его нигде нет, нет на белом свете. Но это же ведь немыслимо. Если его нет и не было, кто же тогда рыл колодец вместе с отцом, мерз там и исходил ожиданием воды и страхом, кто колупал глину, лепил горшки. Кто строил в сибирской тайге ударными темпами рудники и города, кто досрочно выполнял и перевыполнял планы бесконечных, бессчетных пятиле­ток. Кто, наконец, занозывал ноги смоляными задирами сосновых досок, какое и чье солнце так ласково и тепло касалось своими лучами его вихрастой головы, чья кровь капала и окропляла деревянные, коряво проструганные брусы этого моста.