Бунт невостребованного праха - страница 87

Отец, не забыв прихватить палку, свою третью ногу, вывел Германна из дома. Германн думал, что он прися­дет где-нибудь возле хаты на завалинке или на скамейке за забором на улице. Но тот присаживаться не стал, по­вел его деревенской ночной слепой улицей мимо клад­бища. У скамейки, где обычно прощались с уходящими уже навсегда в небытие, в могилу, приостановился, пере­крестился и трижды поклонился едино и сплоченно сто­ящим в темени могилам. Поклонился, мазнул скрючен­ной калечной рукой по лицу и на удивление ловко зашагал, потащил свои полторы ноги дальше по твердо набитой, хотя и не очень твердой дороге с колдобинами, выемками, а то и ямками. Германн удивлялся отцовскому глазу, как тот видит в темноте, идет, нигде не запина­ясь, как при свете дня.

- Правильно, сынок, правильно. По этой дороге я и слепой пройду. И не я ее, она меня помнит и направляет. Я ее прокладывал, и она держит меня, не дает упасть.

Они шли в сторону сенокосов. И посреди отцовско­го лужка, полностью еще не выкошенного, останови­лись, крепко обросившись в вяжущей ногу, уже пере­стаивающей траве. Отец подвел его к небольшому кусточку лозы, вернее, лозовой поросли, молодой, это­го года поросли. Пока Германн недоумевал, почему именно сюда они пришли, отец бросился приминать эту лозовую поросль, а заодно сбивать с обхватившей коч­ку травы ночную росу. Роса была обильная, ее хватило отцу не только до плеч вымочить рукава сорочки, но и умыть лицо капельно и ярко сверкающей в лунном све­те водой, пригладить седые волосы. И они тоже, хотя и не до конца покорились, но серебряно засверкали. А отец продолжил свое дело, ладонями рук все сбивал и сбивал с травы на кочке росу.

- Зачем ты это, отец? - не выдержал Германн.

- А чтобы тебе было сухенько и не стыло сидеть здесь теперь.

- Почему именно теперь - сухенько и не стыло?

- А потому... Потому, сынок, что вот здесь, на этой купине, под этим лозовым кустом ты и родился... И было тебе тогда здесь очень мокро и настужено. Паво­док был как раз весенний, и все тут плавало в воде, только вот эта пядь земли с лозовым кустом, как мо­гилка поверху. Потому я этот куст никогда до конца не корчую, хотя мог бы, мог бы. Так, из большего обсе­каю, чтобы перед соседями было не стыдно: мол, не хозяин, не радетель своего сенокоса. Слежу, чтобы он омолаживался, но не пропадал совсем. В сухое лето иной раз не поленюсь и полить, попить дать лозе, тайком от дурного глаза принести с реки воды. Растет. Лоза при воде...

- Так тут меня баба Валя и родила? - перебил отца Германн, уже чувствуя, что не баба Валя его тут родила, потому невольно и называл он ее сейчас так.

- Нет, не баба Валя, не моя старая тебя родила, - подтвердил его догадку отец. - И не отец я тебе, хотя...

- Так кто же родил меня? Не этот ли лозовый куст?

- А можно сказать, что и лозовый куст. Это ж ему надо было вырасти именно тут. Корнями вспучить, приподнять землю, утворитъ бугор, чтобы на том бугре...

- Теперь я понял, почему говорят: хрен с бугра. Это про меня.

- Говорят по-другому, - похоже, немного обиделся отец. - И ты еще не дорос, чтобы о тебе так говорили, так только о приметном человеке говорят. А ты еще не приметен, мал и слаб, как эта лоза. И привел я тебя сюда, чтобы ты вспомнил и понял свою мать. И в меня, и в бабу Валю не кинул камня...

Старик торопливо пошарил у себя в карманах, за па­зухой и поочередно вытащил оттуда заткнутую газетой бутылку самогонки, две луковицы и краюшку хлеба и горестно развел руками:

- А вот стакана, старый пень, не догадался взять...

Но Германн и без этих стаканов был удивлен отцовс­кой прыти. Когда только он успел спроворить все это. Никуда же ни на одну секунду не отлучался в хате, не исчезал с его глаз. И вот, смотри... Не загодя ли, предчув­ствуя этот поход сюда, все приготовил. И сидел на лавке вместе с бабой Валей, уже все имея про запас.

- Стаканы мужику не проблема, - между тем уте­шился и продолжал отец. - Могли бы и из горла. Но мы с тобой, как ты говоришь, не эти самые - с бугра.

Он отлучился на минутку, проковылял в глубь луга, нагнулся, выпрямился и вернулся с двумя березовыми туесками. Налил до половины в один, столько же и в другой. Проследил, как опасливо берет в руки Германн, успокоил: