Быль, ставшая легендой: Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях с фашистскими захватчиками - страница 31

— Слыхали! — оживились мы.

— Так вот, на этом участке действовала наша 99-я Краснознаменная стрелковая дивизия. А рядом — пограничники из 92-го погранотряда[45]. Ну и отчаянные ребята! Они держали оборону южнее села Роги 31 июля почти семнадцать часов. Там пытались прорваться к Легедзино фашистские танки.

— К нам в гости, значит, — криво усмехнулся Смирнов. — Ну и как, прорвались?

— Где там!.. В Подвысоком мне рассказали, что пограничники майора Филиппова так измолотили фашистов, что те до сих пор опомниться не могут.

— Оно-то так, — грустно улыбнулся Петренко, — но и мы вот… в себя приходим.

— А дальше что было? — спросил Смирнов.

— Окружили наш полк, — вздохнул старшина Тараненко. — Мы, правда, прорвались, соединились с дивизией. Комдив, полковник Опякин, поблагодарил нас и приказал отправить раненых в Подвысокое. Ну, а что дальше — вы знаете. Теперь вместе будем прорываться к своим. Вместе нам делить радость и горе. Правда, горя пока больше…

— Оно-то так, — согласился с ним Петренко, употребив свое любимое выражение. — А вы знаете, теперь и замполит у нас, пока беспартийных, вроде есть, — он кивнул на Тараненко.

Мы снова тронулись в путь…

Впереди показалась деревня. В разведку ушел Тараненко, оставив мне на всякий случай документы и партбилет. Мы долго лежали, с волнением ожидая его возвращения.

Наконец, он вынырнул из-за деревьев.

— Это деревня Липняжка, — сказал он, — фрицев там — тьма, и очень много танков. Видно, немчура готовится к большому наступлению.

Тараненко принес флягу воды. Мы напились.

— Засветло идти нельзя. Обязательно нарвемся на фрицев, — продолжал Тараненко. — Подождем, пока стемнеет.

Мы залегли в пшеничном поле, невдалеке от дороги. Дождавшись темноты, снова двинулись на восток. Где ползли, где карабкались на четвереньках или шли согнувшись. И так всю ночь.

Рассвет застал нас в кукурузном поле. Наевшись досыта молодой кукурузы, отползли в более удобное место и стали ждать темноты. С наступлением сумерек двинулись дальше. Прошли километров пять, остановились, я стал поправлять повязку на глазах. И вдруг передо мной вспыхнуло что-то красное, будто увидел яркий свет или взглянул на солнце. От неожиданности я попятился назад. Оказывается, на пятые сутки ко мне вернулось зрение, правда, очень слабое, но все же — зрение. Товарищи мои радовались вместе со мной. Значит, не все потеряно, еще повоюем!

После вынужденного привала мы уже собрались было в путь, но тут послышался гул моторов.

Все отчетливее слышалось приближение тяжело громыхающих машин. Я невольно поднял голову, но ничего не увидел и снова залег. Вдруг где-то слева, километрах в двух, раздалась ружейно-пулеметная стрельба, которая продолжалась около часа. Затем послышался взрыв огромной силы, шум, крики, и снова тишина, которую разрезал усиливающийся гул моторов.

Ночь была тревожной. Если это линия фронта, почему тогда не слышно артиллерийской канонады, постоянной стрельбы, не видно трассирующих пуль?

Тишина.

Если бы не эта танковая колонна, можно было подумать, что никакой войны и нет…

А война шла везде и всюду, по линии фронта и за ней, в тылу оккупантов.

На седьмые сутки мы залегли в пшеничном поле на некотором расстоянии друг от друга. Вскоре послышался нарастающий гул моторов. Это двигались танки. Вот они все ближе, ползут по полю в нашем направлении. Менять убежище было поздно.

Слышу, танки идут прямо на нас. Обидно погибнуть так глупо под гусеницами. Еще обиднее оттого, что не в состоянии встать на пути врага. Мысленно прощаюсь с родными, дорогим сердцу Севастополем, ставшей такой близкой мне Коломыей, с друзьями.

Волна воздуха и выхлопных газов обожгла меня. Танки прошли справа в нескольких метрах. Все стихло.

Вскоре послышался вновь гул моторов. На этот раз двигались две колонны танков: одна справа от меня, другая — слева. А я лежу беспомощный, стараясь вжаться в землю. В таком же положении находились, конечно, и мои товарищи. Нервы были на пределе.

Наконец, все стихает. Минут через двадцать ко мне подползает Смирнов. Увидев, что я жив и невредим, обнимает и целует, как родного брата. Минут через десять появляется старшина Петренко. Ждем Тараненко, а его все нет. Прождали еще полчаса и поползли туда, где он должен быть.