Былина о Микуле Буяновиче - страница 10

Не понял этого Илья и даже не хотел понять. Строго-грустное лицо девушки стало для него таким желанным, таким пригожим, что не умел он ничего сообразить, кроме того, что девка больно хороша.

А голос ее говорил все новое:

— Такая дума иной раз приходит, такая горесть и обида от людей, што ни на што бы не глядела, ушла бы со свету, за гробовую доску спряталась. Да только своих родных жалко, да Бога гневить боязно.

Бабушка Устинья перебила Дуню грубым голосом:

— Нашла кому о Боге толковать. Кабы он смыслил што!

— А ты сама-то смыслишь ли? — огрызнулся парень на старуху.

— А не смыслю, дак и в разговоры с грамотеями не лезу.

— А-а! не лезешь! А как же ты век-то свой жила, ежели про Бога ничего не смыслишь?

— А это не твоего ума дело.

— Ага! Не любишь! Ты старуха да не знаешь, а я только на свет иду, еще на жеребье не был — мне и Бог простит. А тебе не простит, потому что у тебя грехов-то сколько? Ну-ка, посчитай!

Бабушка Устинья и впрямь испугалась слов Ильи и, понизив голос, залепетала:

— Пошел молоть. Будет тебе болтать непутевое…

— Ага! Боишься! — весело сказал Илья, — То-то: посиживай на печке да помалкивай.

Бабушка действительно замолчала, а Илья склонился к лицу Дуни и пытливо заглянул в ее глаза.

— Ну, ладно… Вот, примерно, ты грамотная, книжки разные душеспасительные читаешь и Бога понимаешь. А я, примерно, ничего не знаю, вовсе неграмотный. Меня куда? В ад прямо?

Дуня откинулась от работы и, посмотрев в наивное, горящее и смущенное лицо Ильи, звонко засмеялась:

— Ну, какой же ты смешной, Илья Иванович! Ровно маленький!

— Слава Богу! Просияло красно солнышко! — засмеялся Илья, — А все Бог да Бог. Не знаешь, как и подойти… Прямо Богородица! Ха-ха-ха!

Но этот смех и последние слова Ильи опять омрачили Дуню. Она тихо, почти обиженно сказала ему:

— Надо мной, Илья Иванович, смейся, а над Богородицей — не греши.

Она гордо подняла голову и дрогнувшим голосом прибавила:

— Для кого это веселье, а для кого — печаль и грех.

Но у Ильи у самого явилось что-то собственное, бурное и протестующее против этой Дуниной печальности. Он с остервенением сделал выверт рукою, точно под самый корень рубанул какое-то мешавшее ему растение.

— Это книжек начиталась ты! Я б, их дьяволов, всех изжег! Ей Богу!

Дуня не могла стерпеть и снова засмеялась, а Илья уже кричал:

— Ну чего тебе не достает, скажи на милость? Молодая, из себя пригожая… Замуж выходи и вот тебе печали никакой не будет.

— Да что ты? — лукаво прищурилась Дуня.

Илья принял это на свой счет и осмелел:

— Только, вот те, Истинный Христос: ежели ты за меня замуж выйдешь и хоть одну я книжку у тебя увижу, — изобью я тебя до полусмерти.

Дуня засмеялась громко, заразительно, а бабушка с печи промолвила баском:

— Эко похваляется. Не застрелил, а ужо оттеребил.

Между тем Дуня оправилась от смеха и нараспев сказала парню:

— Замуж я, Илья Иванович, ни за кого не выйду. И сама я знаю, што меня такую никому не нужно. А только с моими думушками я по гроб жизни не расстанусь. У меня, Илья Иванович, после книжек этих весь белый свет переменился. И никого-то мне не надо и ни к кому меня не манит, окромя… — она запнулась, помолчала и продолжала, говоря как бы сама с собою:

— Вот выйду я на огород свой летом, либо в поле и смотрю на свет Божий и вижу я Божьи чудеса, Илья Иванович. Отдыхаю я тамотко, и так-то ли мне хочется куда-нибудь в глушь, в пустыню, в келейку и там бы все молиться и смотреть бы на леса, да на поля, да на воду озерную либо на речную… Эх, Илья Иванович! Тебе смешки да шуточки, а я другой раз уйду на пашню, брожу промеж полос, а мне на ум такие-то задумные думушки приходят, што как будто не живу я, а летаю где-то высоко, высоко над белым светом.

Заслушавшаяся старуха свесила с печи руку и ткнула пальцем на Илью.

— Вот слушай да учися.

— И ты тоже! — огрызнулся парень и снова впился глазами в лицо Дуни.

А Дуня, устремивши взгляд куда-то в высоту, продолжала в полузабытье и на глазах ее блеснули слезы.

— И так мне станет славно, так радостно. И так-то я молюся Господу, што и сказать не сумею. И молюсь я просто, безмолвно и без слов и чую, будто што Господь-от тут возле меня близехонько стоит и всю душу мою видит.