Былина о Микуле Буяновиче - страница 46
— Да, вы совсем, совсем переменились. Ради Бога расскажите: где и как вы жили эти годы? Как сюда попали?
Дуня раздраженно перебила его:
— Да будет вам!.. Разве же это можно… все рассказывать? Сами расскажите: зачем опять сюда приехали?.. — она встряхнула от насмешки полной грудью, — Аль все чучелами занимаетесь? Шкуры сеном набиваете? Тоже занятие!..
— Нет… Теперь я по статистике служу… Езжу вот… С промышленностью и с торговлей занимаюсь… Главное с кустарным делом…
— Нечего там вашему начальству делать… Дурака валяете! — в глазах ее блеснули злые огоньки.
— Вам нездоровится? — тихо спросил он, думая, что она выпивши.
— С чего вы взяли? Нисколько не больна я. Просто по хозяйству хлопочу, покою нет…
Проезжий улыбнулся и задумчиво покачал головою.
— Да, много утекло воды… Сколько это лет прошло, как мы расстались с вами?
— Не считала! — коротко ответила она, и глаза ее уставились в одну точку.
Мягко, стараясь всячески умиротворить ее, Проезжий опять спросил:
— Не сладко, видимо, жилось вам?
И Дуня ответила с нехорошим смехом:
— Всячески!
— Ну, а теперь?
Микулка чуял за углом крыльца, что он сейчас расплачется. Но выдержал, высунул голову и вышел на крыльцо.
— Дунюшка! — позвал он дрогнувшими губами, но не успел сказать того, что собирался, потому что сестра громко закричала на него:
— Я кому сказала: воды согрей в котелке на молоканке!.. Да без спросу не вырывайся, дьяволенок!..
Микулка убежал, но спрятался опять возле крыльца и слушал.
Проезжий возмутился такой грубостью.
— За что вы на него так?.. Что это вы, в самом деле? Я, право, вас не узнаю совсем… Присядьте… Вспомните, какой вы героиней были раньше.
Дуня, как бы ослабев от непосильной внутренней борьбы села у стола и жалко улыбалась:
— Как не помнить. Прямо роман с вами разыграла…
— А помните, как вы лампу у меня разбили?
Он улыбнулся хорошею, светлою улыбкой, отдаваясь этому воспоминанию.
— Помните вы этот вечер при простом огарке, в сумерках, когда мы были только двое?..
Лицо Дуни постепенно посветлело, сделалось снова молодым, невинным и застенчивым.
— Я все осколки берегла потом в коробочке, и от жены от вашей прятала… И помню, как в театр вы меня, крадучись, возили, в женины наряды наряжали…
— А помните, как вы в театре закричали на артиста?..
Дуня тихо и сконфуженно засмеялась тоненьким смешком:
— Я думала, что он взаправду ее душит…
И вдруг лицо ее помрачнело, брови сдвинулись, и вся она преобразилась в черствую и раздражительную девку.
— Понятно дело: дура была! Деревенская!..
Но Проезжий сам уже не в силах был прогнать те образы его первого сближения с нею, чистой, девственной и цельной. Забываясь и переходя на ты, он продолжал:
— А помнишь, как ты в первый раз увидела автомобиль?.. И закричала: «Это дьявол! Дьявол!!!»
Но Дуня поднялась со стула и усталая, покорная и жалкая сказала:
— Уйдите вы отсюда, ради Бога! И не поминайте вы про то! Сама все помню я и жисть отдала бы свою, чтобы забыть про все…
Она прижалась в угол, с глаз толпы, и закрыла фартуком лицо.
В толпе весело гремела гармошка и слышна была дружная частушка:
— Не пришлось пожить по-человечески… — захлебываясь слезами, еле выдавила из себя Дуня и вдруг накинулась на Проезжего с жалящей ненавистью:
— Уходи, говорю!.. Не вороши ты сердца моего! И так тошнехонько!.. И не знаю я тебя, и ничего не знаю!.. Не было ничего, не было тебя, не было жизни с тобой… Ничего-то!.. Ничегошеньки не было-о! — голос ее опять сорвался от нахлынувших рыданий.
А толпа продолжала выколачивать топотом под шириканнье гармоники:
И вспомнилась Дуне родная изба, и Святки, и такое же шириканье, и страшный пляс толпы замаскированных парней и девок.
И он был там, этот чудесный в то время и оскорбленный вместе с нею человек… Ушла она за ним, ушла, как в сказке, невидимкою. Было радостно и было широко кругом и было все по-новому, казалось все прекрасно, даже позабыла о монастыре, о Боге, об отце, о брате. Отдалась ему, как сказочному витязю, как сказочному герою… А потом жена узнала, выгнала!.. И вот оно, вот оно, как случилось — кончилось.