Былина о Микуле Буяновиче - страница 62
— Ты не юли. И время не теряй! — нетерпеливо закричал Матвей, но тотчас же сдержал себя, понизил голос. — Послухай. Мы не желаем, ни убивать, ни воровать, никакого зла никому мы не желаем. Тысяча целковых, — и ни капли крови. А нет — мы убьем Вавилу либо подломим церковь. А нас пол дюжины и мы пойдем на каторгу. Так, что ли?
— Да вы мою-то душу пожалейте! Ведь мне шестой десяток, батюшки. Я за иголку чужую не запнулась… Да и Яшу-то, святого человека… Что вы это?.. Батюшки! Анисьюшка! Отпустите вы меня ради Господа!
И Августа Петровна повалилась перед всеми на колени, зарыдала, жалкая и слабая, беззаступная старушка.
Дрогнуло сердце Анисьи. Она встала, щелкнула пальцами, топнула ногою, и закричала:
— Встань! Не надо. Не хочу я ничего! И ни куда я не поеду! Тут останусь, все равно. Мы пошутили над тобой, а ты поверила… Должно быть лишку выпили…
— Мы это для святок позабавлялись! — сказал со смехом Митька, искренно обрадованный оборотом дела. — Скушно нам. Вот мы и разыграли тебя для потехи.
И он даже заиграл что-то веселое на гармонике.
Просвирня вытирала слезы и клохтала:
— Голова у меня что-то помутилась. Я ведь будто в кацавейке пришла. Гм… Вавила!.. Мимо его заимки люди близко-то боятся проезжать: собаками затравит… Вот он какой Вавила.
Да чтобы он мне тысячу целковых дал! Как же… Да медного гроша не даст Вавила!
С невинной, детской улыбкою вошел Яша, бережно держа Просвирку в горсточке правой руки; доедал ее, а левой подал ключ просвирне.
— Самовар-то подогреть, — спросил он у Анисьи.
Августа Петровна нерешительно протянула руку за ключом, а Васька Слесарь с озорной ужимкою, шутя, ударил Яшу по руке и ключ у нег выпал.
— Отдай, отдай! А то я закричу!.. И Яшке все скажу, — завопила Августа Петровна, но Васька, быстро осмотрев ключ, подал ей и протянул презрительно:
— Да, на, ты, не пужайся. Сказано же тебе — мы пошутили. Шуток ты не понимаешь…
Просвирня взяла ключ, завернула его в свой платочек и сразу постарела, почернела, сгорбилась.
— Ох, занемогла я што-ето! Простите, Христа ради. Может вы и пошутили… А я глупая-то и поверила. Ведь мне шестой десяток, батюшки!
И Августа Петровна медленно удалилась из комнаты.
Яша, взяв самовар и пропустив впереди себя просвирню, ушел на кухню, а Анисья подошла к Матвею, как бы застывшему возле стола и погладила его по кудрям.
— Голова ты моя буйная. Голова ты бесталанная. Ни откуда нет нам с тобой надежи…
— Н-да. Плохо наше дело с построение Божьего Храма! — беззаботно сказал Митька и, подпрыгнув, захихикал.
— Нет, ночью это дело у нас выгорит! — лукаво подмигнул Матвею Васька. — Ключ я в тютельку такой же подберу.
Словно спросонья, глухо сказал ему Матвей:
— Отстань! Не хочу я церковь обкрадывать. Яшу-дурака в самделе жалко в это путать. На Яшу у меня рука не поднимается. А не него же падет догадка.
— Да не Божье там, а говорят тебе — поп под престолом все свои деньжищи прячет. Понял?..
— Уйди-ка к черту! — топнул на Ваську Матвей и помолчал. — Вот старуха, сволочь, какая! Твердокаменная! Верит, значит в Бога!.. — и, снова погрузившись в думы, умолк, повесив голову.
Анисья встала, потянулась и сказала:
— Эх, и вино, дьявол, какое-то не пьяное! Никогда не могу допьяна напиться. Чтобы такое вздумать, чтобы поплакать досыта? И слез, как назло, кулаком не выбьешь. Митя! Поиграй какую-нибудь самую печальную.
Митька заиграл унылый вальс «На сопках Манчжурии».
И вдруг, не слушая его, Анисья выпрямилась и сказала весело:
— Стойте!.. Стойте. Вот что… Мотя!.. Давайте дурака валять: маскироваться? Да прикажу-ка я Ваньке Широкану тройку нам подать. Будь, что будет, а мы хоть прокатимся да пошутим, пока мой пристав не вернулся…
— Не блажи! — буркнул Матвей. — Подаст те Ванька тройку!
— Понятное дело, подаст!.. Только все вы будете бабами, а я мужиком. И слушаться во всем, что я буду приказывать…
Митька захлебнулся радостью:
— Вот баба! Вот, едят те мухи, столбовая дворянка!
— А ну вас всех к черту! — озлобленно сказал Васька. — Надо дело делать, а они: маскироваться…
— Не шкни, Василий! — зазвенела Анисья. — Митька, Мотька! — она задумалась и помолчала. — Вот как: у нас в прошлом году жандармский полковник умер. Одежда-то его вся у нас осталась. Ты, Матвей, иди сейчас же в спальню пристава и нарядись во всю эту одёжу…