Былое и дамы - страница 11

Это было просто смешно. Лу очень быстро поняла, что учиться философии в университете весьма скучно — ей ни к чему были чужие философские системы, у нее была своя, которая ее вполне устраивала. Главное — нужно было знать имена и основные слова и употреблять их кстати, загадочно улыбаясь и вовремя кивая. Мужчины обалдевали от ее улыбки, им начинало казаться, что она впитывает их слова, как губка, и разделяет их взгляды, несомненно для каждого из них гениальные.

Когда Лу стало совсем скучно в Цюрихе, она задумала уехать в Рим. Для этого нужно было уговорить маму. Это было непросто — мама была в восторге от благовоспитанного немецкого Цюриха, от его уютных кафе, от его прелестных парков, от его причесанных газонов, от его чистых тротуаров, от его фешенебельных витрин. Ей ни к чему был грязный, не-прибранный, беспорядочный Рим. Маму нельзя было переубедить, ее можно было только вынудить.

Для этого у Лу был уже опробованный раньше прием. Она начала издалека — все чаще кашляла и, закашлявшись, хваталась за носовой платок. Когда мама поднимала на нее вопросительный взгляд, она отвечала слабым голосом:

“Ничего серьезного. Это от сквозняка”.

Или “Это от сырости”.

Наконец наступил день атаки. Лу тщательно подготовилась — запаслась снежно-белым носовым платком и маленьким перочинным ножиком с протертым спиртом лезвием. Убедившись, что мама уютно устроилась в кресле с модным журналом в руке, Лу больно проткнула ножиком мизинец и выдавила на платок несколько капель крови. Боль ей была нипочем, боли она не боялась. Убедившись, что красные пятна хорошо оттеняются белизной платка, она надсадно закашлялась, прижала платок к губам и громко ахнула.

“Что случилось?” — всполошилась мама, оторвавшись от журнала.

“Опять кровь! Совсем как тогда в Петербурге!” — прошептала Лу и показала маме платок.

“Какой ужас!” — простонала бедная мама.

Кровавый кашель дочери был маминым петербургским кошмаром. В Цюрихе он сработал снова. Из-за него они недавно покинули родной Петербург, который мама любила так же сильно, как Лу ненавидела. И снова как тогда, увидев окровавленный платок, мама согласилась увезти Лу прочь — на этот раз в нелюбезный ее сердцу Рим.

В Риме мама пыталась таскать Лу по достопримечательным развалинам, которых там было без числа. Но Лу не интересовали руины, ее интересовали люди, достойные ее внимания — философы, мыслители, поэты. О том, как до них добраться, она позаботилась еще в Цюрихе. И осуществила задуманное — сразу после лекции профессора философии Кроненберга подошла к нему со скромной улыбкой. Профессор Кроненберг был одним из тех идиотов, которые с первого взгляда на Лу понимали, что она гениальна. Интересно, что им для этого не нужно было выслушивать ее соображения и проверять ее познания, им достаточно было посмотреть ей в глаза и обомлеть.

Заметив приближающуюся Лу, профессор Кроненберг в очередной раз обомлел и спросил, чем он может ей быть полезен. Сам он точно знал, чем бы он хотел быть ей полезен, но она давно дала ему понять, что об этом и речи быть не может. Профессор был молод и хорош собой, но стоило Лу представить, как его интеллигентное лицо преобразится в бессмысленную звериную морду, тошнота подкатывала к ее горлу. Не в силах ее понять, он с сожалением смирился и согласился на любезно предложенные ему дружеские отношения.

“Дорогой профессор, я пришла попрощаться, завтра я уезжаю в Рим”.

“Надолго?”

“Надеюсь, навсегда. Здешний климат вреден для моих слабых легких, и врачи настоятельно советуют мне переехать поближе к южному солнцу”.

“Ах, какая жалость потерять такую гениальную ученицу!”

Неужели он все еще на что-то надеялся?

“Но вы могли бы мне помочь продолжить свое интеллектуальное развитие, если бы порекомендовали мне какое-нибудь философское сообщество в Риме.”

Профессор на миг задумался и вдруг просиял: “В прошлом году меня приглашали в Рим прочесть серию лекций о греческих философах на курсах для эмансипированных девиц. Эти курсы организовала замечательная женщина, феминистка Мальвида фон Мейзенбуг. Вам стоит с ней познакомиться. Она — тот столп, вокруг которого вьются самые разные ветви европейской культуры. Я дам вам рекомендательное письмо к ней, и таким образом обеспечу себе шанс еще раз предложить вам свою любовь”.