Быть мужчиной - страница 7
- Грелся себе как-то на солнышке братец Черепаха, а мимо как раз пробегал хитрющий старый братец Лис...
Он плёл и плёл эту немудрящую сказочку, изображая потявкивание братца Лиса и кряхтение братца Черепахи, а Гэйла просто слушала и слушала - не сказку, а его напевный голос... а потом твёрдо перебила его:
- Я больше никогда и никому не позволю делать это со мной. Никогда. Лучше умереть.
Реми молчал очень долго. А потом прошептал ей на ухо, повернувшись к ней:
- Закрой глаза. - И, встретил её недоверчивый взгляд, мягко добавил: - Не веришь мне? Держи меня за руки.
Господи, она никому не могла доверять в этом мире. Никому!
Но ему - могла.
Гэйла тоже повернулась на бок лицом к нему, неловко стиснув его шершавые пальцы, и закрыла глаза. Ресницы её непроизвольно вздрагивали, дыхание сбивалось.
И она совершенно задохнулась, когда его обветренные губы коснулись её губ.
О Боже, скольких мужчин она с омерзением приняла в себя за несколько проклятых недель своего рабства у Гастона! Но никто никогда её не целовал. Она сама брезгливо отворачивалась, пока они жадно щупали её грудь и задирали подол сорочки.
Губы Реми ласкали её рот медленно и легко, но она ощущала эту ласку каждым нервом своего натянувшегося, как тетива, тела - влажный жар и медовую нежность его рта, мятный холодок зубов. Движения его языка напомнили ей движения соития, но она внезапно подумала об этом без отвращения. Тело её напряглось ещё больше, безотчётно прижимаясь к его сильному телу, но она не выпускала его рук, впиваясь в них ногтями, и её короткие всхлипы прорывались сквозь его поцелуи, которые становились всё жарче и неистовей. Но это не пугало её. Впервые в жизни всё нараставшая обжигающая волна возбуждения судорогой скручивала её нутро, затмевая разум.
Время замерло. Осталось только это невыносимое блаженство, сладкая грешная мука.
Раздвинув ноги, Гэйла вжалась пылающим лоном в твёрдое, как камень, бедро Реми и пронзительно вскрикнула, освобождаясь. Но так и не разжала пальцев, вцепившихся в его запястья, проваливаясь в темноту блаженного сна.
Она знала, что они никогда не скажут друг другу ни слова о происшедшем.
- Куда ты везёшь меня? - спросила она утром. Раньше ей казалось, что Реми путешествует бесцельно, чтобы повидать мир. Но теперь она понимала, что они двигаются куда-то на юг.
К океану.
- Не бойся, - тихо сказал Реми и провёл ладонью по её кудряшкам. - На побережье есть городок Сен-Мартин, а там харчевня "Три кружки". Ею владеют мои друзья. Муж и жена. Я хочу оставить тебя там, Гэйл... Гэйла.
Она глубоко вздохнула, не отрывая от него ошеломлённого взгляда.
- Они хорошие, добрые люди, уже немолодые, - ласково продолжал Реми, снова перебирая её волосы. - Они тебя ничем не обидят и будут рады приютить.
- Я так мешаю тебе? - прошептала она и шмыгнула носом, ненавидя себя за это
Ведь он не был ей ни любовником, ни другом. А кем она была для него? Щенком, тонувшим в реке, которого он подобрал и выходил!
- Ну что ты! - горячо запротестовал Реми. - Ты отличный напарник... Гэйл... Гэйла. Но... - Лицо его вдруг посуровело. - Есть дела, которые я должен закончить, и люди... которых я должен найти. И это я должен сделать один. Ты понимаешь?
Гэйла строптиво мотнула головой.
Но она понимала.
И понимала ещё, что действительно мешает Реми. С нею за спиной он путешествовал медленнее. Он вынужден был прятать её от чужих пристальных взглядов. Когда они пару раз ночевали в попадавшихся на пути харчевнях, он брал одну комнату на двоих, оставляя её там. А сам ночевал внизу на лавке или в постели какой-нибудь судомойки, а утром приходил, смущённо почёсывая затылок и виновато жмурясь, как налакавшийся сметаны кот.
Словом, она стесняла Реми и не могла этого не признать.
Однако ей было обидно и страшно. Страшно расставаться с ним! Опять остаться одной!
Но признаться ему в этом она не могла.
* * *
Хозяева харчевни "Три кружки" действительно были немолоды. И, возможно, вправду были хорошими, добрыми людьми. Хозяйка, Джози, усадила Гэйлу в кресло у камина с бокалом горячего сидра, но навязываться с расспросами не стала. Молча улыбнулась ей и ушла на кухню, где Реми толковал о чём-то с её мужем Морисом.