Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) - страница 9

Однако эти р.итюрижения, не совместимые с общим процессом гуманизации права, быстро возникнув, наделе применялись все реже и реже. И это притом, •но взгляд на непорочность невесты как на предмет гордости именно к 4VIII в. окончательно утвердился в русском народном правосознании. Удостоверению наличия девственности во время свадебного ритуала

i .urn придавать громадное значение, причем не только в высших слоях общества, но и в простонародье: положительные результаты осмотра ру- б.пики и простыни новобрачных «веселили всю родиньонку» (радовали всю семью).

Невозможность подтвердить чистоту и непорочность в некоторых местностях России эволюционировала в обряд опозоривания (о частно- с I их которого приходится судить по поздним описаниям), в других же на добрачную свободу девушек могли смотреть сквозь пальцы.64 Даже провоцирующее девичье поведение (при строго определенных обстоятель- с| пах, жестко нормированное обычаями) народная традиция квалифицировала как норму.[66]

Об обычаях посрамления материалы XVIII в. говорят скупо, если вообще говорят о них: в памятниках писаного права нет никаких данных о юм, что нецеломудрис невесты могло быть препятствием к заключению брака. Венчали всех — и целомудренных, и нецеломудренных,[67] хотя в идеале всем хотелось отдать дочку «как из купели — так и под злат венец».

Подчас к псрмиссивности толкала боязнь бесплодного брака: в Западно-Сибирском регионе такое добрачное сожительство жениха и неве-

ы не осуждалось деревенским миром. Унизительной считалась не сама потеря невинности, а невозможность «покрыть грех девичий венцом». Фольклор, сохранивший немало свидетельств бытования ритуала обнародования девственности новобрачной, также свидетельствует, что «замш панной» отсутствием целомудрия (если таковое открывалось) невеста часто себя не чувствовала. В следующем столетии невеста, не смогшая •■покрыть грех девичий венцом», могла официально обратиться в суд с фебованием наказать обидчика (растлившего и не женившегося).[68] Важно подчеркнуть: осуждаемым и порицаемым в крестьянском мире было именно и только «блудодейство», рождение же ребенка снимало вину, в известной степени оправдывало невоздержанность.[69]

Что касается супружеских измен, то их и в XVIII в., и позже рассматривали как повод к разводу: женщины тут имели мало прав, но все же при уличении их мужей в блудном житии, брак расторгали (в допетровские времена муж-изменник мог отделаться годом епитимьи и штрафом). Но, конечно, к изменам жен закон всегда относился строже. Если какую-то особу уличали в прелюбодеянии, развод мог быть дан незамедлительно (мужу при этом предоставлялось право вступить в новый брак, а жену-изменщицу приказывалось направлять на прядильный двор).[70] Правда, для доказательства аморального поведения жены мужу еще надо было найти свидетелей (что отразилось и в поговорке, приведенной В. И. Далем: «Не пойман — не вор, не поднята — не б...»).[71]

Нет данных о том, что наказание за супружескую измену было таким, чтоб остановило замужних женщин от необдуманных страстей. Напротив, несмотря на пожелания священнослужителей и традицию (в крестьянском мире супружеские измены оценивались окружающими значительно более осуждающе, нежели в обществе начитавшихся французских романов дворян), объектами сильнейших чувственных переживаний женщин из среды простонародья часто были именно не мужья («Как полюбит девка свата — никому не виновата», «Не мать велела — сама захотела» и особенно: «Чужмужмил — да не век жить с ним, а свой постыл — волочиться с ним»).[72]'

Среди документов реальной судебной практики можно найти немало примеров того, что супруг и не думал разводиться («развода не искал») в случае обнаружения неверности своей супруги. Он часто был согласен на наказание его супружеской «половины» плетьми, кнутом или исправительными работами (при сохранении брачных уз и необходимости возвращения в семью после наказания).[73] Жене, виновной в супружеской измене, запрещалось носить фамилию мужа.[74] Церковные наказа- ппи епитимьи — для прелюбодеек были формально многолетними (от I до 15 лет). Это повелось от византийских нормативных кодексов, пред- 'шышинх либо покаяние с наложением епитимий, либо уж полное отлучение.