Бывальщина пограничника Гривы - страница 11
И давай меня пугать то нечистым, которого вроде бы сама видела, то ведьмой, которая угощала ее козьим молоком, то чародеем, то мертвыми душами, вылетающими из гробов…
Молодое мальчишеское воображение, как губка воду, впитывало всю эту «чертовщину», тормозило в нем смелость, отвагу, мужество.
Как репей в тулупе, держались все те рассказы в его памяти.
Как–то Гриве пришлось дежурить возле радиостанции, размещающейся вблизи старого кладбища.
Вечером небо играло звездами, a в полночь укрылось облачностью, начал накрапывать дождик. Грива, зябко поеживаясь, стоял под навесом. Вдруг его напряженный слух уловил какое–то звяканье. Вроде бы на кладбище какой–то каменщик выбивает надпись на могиле: цок–цок–цок… Что за чудо? «Возьму каменюку, — не очень храбро подумал Грива, — брошу туда. Может, перестанет». Нащупал сапогом камешек. Бросил. Прислушался. Вроде замолчал невидимый каменщик. Но спустя минуту снова слышно: цок–цок–цок. И кажется, еще ближе, чем вначале.
Страх неумолимо охватывает дежурного. Забыв о сигнальной кнопке, которой можно вызвать начальника караула, Гордей дрожащими руками поднял винтовку и пальнул на кладбище.
Вскоре прибыл начальник караула с двумя курсантами.
— В кого стреляли? — спрашивает взволнованно.
— По кладбищу.
— По какой надобности?
— Там кто–то гробы разбивает. Наверное, золото ворует у богатых мертвецов. О, слышите, стучит?
Прислушались. В самом деле, «каменщик» делал свое дело: цок–цок–цок. Грива без разрешения лупанул второй выстрел. Еще примчалось несколько курсантов. Начальник приказал прочесать кладбище. Вдоль и поперек прошли, а «каменщика» не нашли.
— То–то же оно и есть, — покачал головой Грива, — на политзанятиях твердят, что на свете не существует никаких привидений. А это что? Слышите?
Цок–цок–цок…
Пришлось усилить караул возле радиостанции.
А утром всем составом караульной команды вышли на кладбище. Каждому хотелось увидеть хоть какой–нибудь след ночной работы «каменщика». И увидели: один продырявленный пулей крест, другой вовсе упавший. И еще — жестяная крышка, свисающая на проволоке с железного креста. Ветер покачивал крышку, и она звенела о железо.
Грива глазам своим не поверил…
Где–то спустя месяц после этого случая Гордей дежурил на старом пожарище. Об этом пожарище люди рассказывали страшную легенду, а может и бывальщину. Говорили, что давным–давно турки брали с Подолья крестьян в неволю. Загоняли они невольников в каменный караван–сарай, который вроде бы стоял на месте пожарища. Как–то раз невольники взбунтовались. Взбешенные турки подожгли караван–сарай. С той поры прошло много лет, но пожарище не зарастает травой, а на камнях по утрам блестят капли. Седые деды говорят, что это слезы невольников, которые прилетают каждую ночь с того света и тут плачут.
А в погребе под пожарищем стоят железные бочки с бензином. Вот их и охранял курсант Грива.
Ночи в ноябре долгие, хмурые, ветреные, с моросящим дождиком. Вокруг грибка, под которым притих Грива, замерла утомленная осенней непогодой тишина. Только филин то и дело тревожил ее тоскующим криком. Грива отчаянно прогонял жуткие видения, переубеждал себя, что все эти рассказы о замученных душах, которые ночами слетаются на пожарище, — выдумка… А страх цепкими пальцами сжимал его сердце…
Непроглядная тьма выталкивала на пожарище то кол, то телефонный столп, то известковый камень. И все это выглядело невиданными, уродливыми привидениями.
Гордей сжимал в руках винтовку, до боли в глазах всматривался в мерцающую темноту.
А филин еще надоедливее тянет свое пугу–пугу. Потом сорвался с дерева, со свистом пролетел над грибком. Грива поднял глаза в небо и… ужас! Он увидел что–то белое…
— Летит, — еле произнес он. — Душ–ш–ша…
Белая «душа» сделала круг над грибком и с шелестом легла невдалеке на землю. У Гривы задрожали колени, пересохло во рту, одеревенел язык. Под сорочкой поползли холодные капли пота. Ноги сами подогнулись…
Может, вот так Гордей Грива просидел бы до конца смены, если бы, сползая, не нажал спиной на сигнальную кнопку.
В таком состоянии и застал его начальник караула и командир отделения. Командир отделения горячо дохнул Гордею в лицо и, подавляя раздражение, тихо спросил: