Бывшая Ленина - страница 12

– Дура твоя Лизка.

– И она права, наверное. Анька – помнишь, классом старше училась – она в разводе уже, и Кирилл ваш, которого вы мне в пример всё, и… Короче, это правило такое: если родители курят, то ребенок у них может быть некурящим, но на самом деле нет, исключение подтверждает, а курить почти каждый будет.

– Так мы не курим…

– А если родители развелись, то и ребенок разведется. И знаешь, пап, в чем разница между мной и тобой, ну и мамой? У тебя родители не разводились. У мамы тем более, там сложно, я помню. Но если вы разведетесь, то это только ваша вина будет. А если я разведусь – то это вы виноваты. Ты уж прости, но только так получается.

– Саньк, так нечестно, – негромко сказал папа.

– А то, что так, – честно? – спросила Саша тоже негромко.

Папа помолчал, с тоской посмотрел на удивительно чистое, не совпадающее с запахом небо и на окна своего дома и сказал:

– Не могу я больше, Санька. Ты же видишь, какая она.

– Какая? – спросила Саша зло.

– Ладно, – сказал папа. – Понял я. Забыли.

Он поцеловал Сашу в скулу между шапкой и шарфом, махнул рукой, поворачиваясь, но вдруг замер и сказал себе в ноги:

– Душно мне, Саньк. Не могу больше.

Саша заплакала.

Папа продолжил:

– Санька, я постараюсь. Честно. В любом случае, как уж ты сказала: вы первые узнаете.

Он снова крепко, как в прихожей, обнял Сашу, сгорбившись над нею, словно защищал от обманчиво чистого неба, и прижавшись виском к виску.

– Пап, я тебя люблю, – прошептала Саша, и он кивнул, оторвался от нее и пошел к подъезду.

– Папа, мама хорошая, она тебя любит, – сказала Саша вслед.

Папа, кажется, не услышал.

К субботе Оксана поняла, что Тимофей ей надоел.

Новое знание слегка напугало. Такого раньше не было – ни с Тимофеем, ни с Рустиком, ни с кем-то еще. Привычной была другая схема, в рамках которой надоедали или сразу были неприятны малознакомые люди, претендовавшие на часть жизни или времени Оксаны – ну и на что они там обычно претендуют. С ними справляться Оксана умела. С Рустиком, который мешал и в какой-то момент стал просто поперек, тоже – разбежаться проще и удобнее, чем чувствовать себя участницей собачьей свадьбы: лохматой такой участницей, склещенной, нелепой, на которую глазеют все вокруг. На самом деле никто не глазел, конечно, но Оксане и себя хватало, собственного трезвого взгляда, который однажды прорезался и заставил не возгордиться в очередной раз без особой причины, а устыдиться и ужаснуться.

С Тимофеем такого не было. Было спокойно, почти до прохладности, но уютно и по-разному: хочешь, дочки-матери включай, хочешь – супружескую пенсию, хочешь – курортный роман или порнопробы. До последнего дошло только сейчас, ни с того ни с сего – и как-то оказалось, что это если не высшая, то финальная точка отношений. Дальше и незачем вместе. По крайней мере, Оксана смысла не видела. От этого было неуютно, какой-то киношный замес – высосала парнишку и выбросила. А он и не знает, даже не чувствует. Деловито спрашивает в мессенджере, что купить, и строит планы на выходные. А Оксана не хочет быть частью этих планов, не хочет быть частью жизни Тимофея, и видеть его не хочет. Она хочет с собой разобраться. А времени на это нет. Его ни на что нет, категорически.

Балясников всегда был любителем авралов, а тут устроил просто показательные выступления с истерической демонстрацией активности. Первое совещание было нервозным, но без фанатизма: проблема твердых бытовых отходов обостряется, полигон ТБО, оставшийся после выхода «Чистой стороны» из проекта без перерабатывающего цикла, представляет собой растущую как на дрожжах свалку, область нами недовольна, а областью недоволен федеральный округ. Мне об этом прямо сказали, сообщил Балясников, хмуря светлые бровки, и добавили, что если области из-за нас будет плохо, то нам – просто край и ад, в вони утонем.

Оксана так и не поняла, специально Балясников провоцировал, или Фрейд его за язык дернул, – но получилось хуже, чем нарочно. «А сейчас как будто не тонем», – раздалось со всех сторон. Вот глава и вспылил. Заставил готовить к сессии два варианта постановления о мусоропереработке, причем второй – в комплексе с введением местного добровольного, а на самом деле обязательного, конечно, сбора со всех юрлиц и домохозяйств на утилизацию мусора. Тишина в зале стала звенящей, Оксана, поерзав, начала подниматься для развернутого возражения, потому что экспертить проекты предстояло ей, а значит, и огребать неприятности, совершенно неизбежные с учетом прошлогоднего рекордного подъема платы домохозяйств за вывоз мусора, который и стал настоящей причиной массовых протестов – а вовсе не мусоросжигающий завод «Чистой стороны». Но Балясников рявкнул: «Сядьте, Оксана Викторовна, и записывайте», – и она села, поморгала и стала записывать почти так же сосредоточенно, как все вокруг.