Царь Мира - страница 15

— Никого к ней не пускать без моего разрешения, — распорядился Клюкин. — Утром я пришлю охрану — сейчас просто некого с ней отправлять. Попросите приглядеть, чтобы никто к ней не зашел.

— Да, если она выживет, — сказал врач.

Он быстрым шагом спустился вслед за носилками, и через несколько секунд послышался шум отъезжающей «скорой».

— Так. Эдуард, что здесь было?

Эдик повторил то, что уже рассказал милиционеру.

— Серега? — мрачно переспросил Клюкин.

Власов с минуту размышлял, надо ли говорить о том, что кричала Алина, потом решил, что надо, — все и так очевидно. Он как-то еще не думал, что подозрение может пасть и на него: ведь Алина без сознания и неизвестно, придет ли в себя.

— Она кричала: «Сережа, не надо!» — глухо сказал он. Клюкин и опер переглянулись.

— Они могли поссориться? — в упор спросил Клюкин, не спуская глаз с Власова.

Тот молча кивнул.

— Из-за чего? — безжалостно продолжал Алексей.

— Они должны были расстаться. Алина так хотела.

— Она сама тебе сказала?

— Да.

Клюкин потер подбородок. Он хорошо знал Сергея и был уверен, что это человек трезвомыслящий и уравновешенный. Но в критических ситуациях… Бог его знает, как себя поведет мужчина, если он любит женщину, а она его отвергает.

— А это что, пудра? — спросил Клюкин. Столик около зеркала был засыпан белым порошком, немного порошка было и на полу, там же валялись осколки. Клюкин нагнулся над ними. — Похоже, что она разбила пудреницу, — сказал он. — Или кто-то наступил на нее.

— Наверно, я, когда подходил к окну, — сказал Эдик, вспомнив хрустнувший под ногами предмет. — Но пудра уже была.

— Может, она бросила в него пудреницу, но почему-то рассыпано в основном на столике, — сказал Клюкин. — Ладно. Вот что. Сейчас уже почти полночь. Саша, ты давай за Гершензоном, он должен быть у себя в лаборатории. С тобой, Эдик, давай поговорим, только не здесь. А ты, Руслан, побудь пока тут, ничего не трогай, пока Абрамыч не явится. Что это гудит?

И только тут, когда он спросил об этом, Власов вдруг понял, что с той самой секунды, когда он ворвался в эту комнату, здесь действительно раздавалось какое-то тихое гудение, словно от трансформатора старого телевизора.

— Не знаю.

— Похоже, что здесь, — сказал Руслан, подойдя к зеркалу и наклонившись над ним. — О, перестало.

Гудение действительно прекратилось.

— Может, в батареях, в отоплении? — предположил Власов.

— Да с чего им гудеть, все отключено, — хмуро отозвался Клюкин. — А что это за странная штука? — Он кивнул на зеркало.

— Мы на рыбалке его нашли.

— Какое-то оно… не наше, — с трудом подобрал слово Клюкин. — Ладно, черт с ним. Пойдем покурим, поговорим.

Они вышли из комнаты, прошли на лестничную площадку, где стояло жестяное ведерко для окурков. Клюкин протянул свою пачку Эдику, зажег спичку и, внимательно глядя в глаза режиссеру, подождал, пока он прикурит, потом прикурил сам, так и не отведя глаз от Власова. Он знал, что раньше Эдик не курил.

Оставшись один, Руслан, несмотря на запрет, прикоснулся тыльной стороной ладони к рамке зеркала — ему показалось, что оно должно быть теплым, ведь откуда-то исходило тепло, батареи были отключены. Обнаружив, что он не ошибся, Руслан даже отдернул руку, настолько ощутимо горячей была рамка. Он взглянул на свое отражение и пробормотал несколько сур из Корана. Суеверным он не был, но был убежден в необходимости присутствия высшего начала в мире.

Странно сложилась его судьба. Отец его был врачом и рано умер от сердечного приступа. И Руслан тоже хотел стать детским врачом, но семья была большая, он был в ней старшим и, когда закончил школу, понял, что шесть лет учебы в медвузе — недопустимая роскошь, мать не сможет одна прокормить их. Ему пришлось идти работать. А в восемнадцать, чтобы не идти в армию, он стал милиционером. Служба не нравилась Руслану, хотя начальство было о нем высокого мнения и предлагало учиться, делать карьеру. Он еще не решил, сможет ли постоянно сдерживать себя, ежедневно сталкиваясь с опустившимися родителями-алкоголиками и с их несчастными детьми. Но бытовые драки и даже убийства не шли в сравнение с тем, что ему пришлось увидеть и пережить сейчас. Одно дело — окровавленные трупы алкоголичек с испитыми лицами, дряблой кожей и никчемной жизнью в прошлом, и совсем другое — эта прекрасная молодая женщина, которую он знал, потому что несколько раз был в театре, и именно на тех спектаклях, в которых она играла, и именно из-за того, что она должна была выйти на сцену. Впрочем, многие в городе были влюблены в Алину, и не раз Руслан видел, как после спектакля очередное существо из «новых русских» с неизменно протокольной физиономией несло к сцене корзину с роскошными цветами, шампанским и скромно вставленной в букет визиткой. Одна такая корзина стоила бы Руслану месячного заработка, но все равно он не решался пойти против совести и начать «стричь» всех, кто чуть-чуть преступил закон, как это делало большинство его коллег. Задумавшись, он уселся на стул напротив зеркала, прикрыв глаза и ожидая, пока вернутся Клюкин и Власов.