Цареградский оборотень. Книга первая - страница 49

Тайная же, детская тропа имела свои тайные знаки. Со стороны — верховым взглядом взрослого человека — только по раздвоенным деревьям можно было соединить перебежки малых в один опасный путь, проторенный двоенадесятым коленом Турова рода, по преданию самых младших — самим Коломиром, первенцем князя-воеводы Хорога.

Невольно княжич затаился и перебежал с одной защищенной пяди на другую — как делал с братьями тогда, в счастливую пору беззаботных, хоть и настоящих, страхов.

Он едва не подпрыгнул от радости, как малой, когда между корней мощного двурогого дуба открылась перед ним продолговатая выемка, обложенная дерном, а с другой стороны ствола — новая, дело рук тех Туровых, которые, верно, только и успели увидеть своего старшего братна[65] в шкуре волкодлака.

Княжич присел на корточки и с такой малой вышины сразу узнал всю окрестность, все прочие деревья и деревца, что теперь оказались ростом выше него. Этот лес был его родной лес и земля была родной. Она потихоньку впитывала в вместе с водой, золой, прахом старой листвы и мертвой звериной плоти все человечьи, Туровы страхи.

Красивая, легкая птица слетела к княжичу. Он подумал-понадеялся, что страшный сон про волкодлака скоро развеется и будет забыт, как в детстве порой легко таяли утром на солнце и забывались многие страшные сны, что по ночам заставляли братьев вскрикивать, а чутких мамок — хвататься за обереги и скорее шептать нужные слова.

Отсюда тропа вела к другому дубу. На его вершине всегда сидел большой столетний ворон, зорко глядевший вниз. Если не уважить его подношением, он мог камнем пасть с вышины и в один миг выклевать глаза хоть у одного храбреца, хоть у десятка разом. Достигнув того дуба, полагалось оставить между корней убитую крысу или мышь и сказать ворону:

«Черный глаз, золотой клюв, жаль ты глаза красные, пропусти глаза белые».

Смотреть вверх, на ворона, было запретно и после тех усмирительных слов, иначе разгневается пернатый князь и никакой данью его наперед уже не ублажить. За следующим заветным дубом следил сам леший. Там ему ничего не стоило сдуть следопытов с тропы своим завитым в восемь кос ветром и уволочь всех в чащобу. Для лешего тоже несли подарок — ломоть хлеба со щепоткой соли. Доставали дань из мешка сразу, как только с левой руки начинало тянуть низовым лесным дыханием, пахшим болотной прелью.

Стимар одолел еще одну перебежку, до Вороньего Дуба, но теперь не учел свой нынешний рост и нечаянно сломал пару веток. Следы от ног тоже огорчили его. Когда по своей дороге, вернувшись с Поля, двинется дружина, малые потянутся за дружиной своей стороной и, наткнувшись на это место, испорченное старшим братном, могут растеряться и выдать себя. Кто-то из воинов, своих или чужих, готов, краем взора поймает «зверька», мелькнувшего в чаще и, не разобрав, каков там «зверек», живо согнет лук.

Эта тропа тоже стала запретной для княжича, перерос он ее.

Он изменил-переличил свои следы так, будто бы на этом месте тропу пересек лесной бык, не ведающий человечьих законов. Как это сделать, княжичу показал когда-то Коломир, а того еще раньше научил сам отец, князь-воевода Хорог.

Княжич теперь не побоялся и поглядел вверх, сквозь живую дубовую кровлю. Не было черного сторожа ни на одной из ветвей — то ли улетел, то ли умер, пока рос княжий сын в Царьграде.

Вскоре уж и длинные срубы Дружинного Дома показались Стимару навстречу.

Ястребиное крыло коснулось темени княжича, он подумал-решил, что ныне вправе идти в полный рост по широкой и прямой дороге воинов.

Невысокий, не выше плеч, тын встал перед ним. За тыном были видны темные стены, сложенные из обхватных бревен, узкие продолговатые окошки-волокуши, пологая крыша над срубом, покрытая толстым слоем дерна и мха.

Ворота с турьим черепом на надвратнике стояли не заперты. Смыкать их замком не полагалось, чтобы не сердить Перуна-бога, защищавшего Дом своей великой громовой силой.

Княжич, взявшись за тяжелое кольцо, потянул на себя одну из створ. Врата с недовольным скрипом поддались и пустили Турова последыша во двор.

Как ступил княжич на заветную пядь за порогом, так ему сразу почудилось, будто он вновь ступил на ладонь жреца Богита. Темной и твердой здесь была земля, издревле посыпавшаяся золой и мелкими угольями.