Цареубийцы (1-е марта 1881 года) - страница 12
.
Все это наружно, для других казавшееся просто приятным развлечением, в конце концов было очень утомительно, и нужен был отдых от напряженной императорской дворцовой и смотровой атмосферы. Отдых от ответственности за каждое сказанное слово.
В семье не было отдыха. Там была не жена – но государыня императрица, не дети, но наследник-цесаревич и великие князья. Там был тот же строгий этикет императорской фамилии.
С годами потянуло государя к спокойному, не дворцовому, а домашнему очагу. Этот очаг ему создала в 1868 году молодая девушка, княжна Екатерина Михайловна Долгорукая. Государю было пятьдесят лет – Долгорукой семнадцать, когда они сошлись. Девушка «с газельими глазами» сумела простотою обращения пленить государя, и он полюбил ее крепкою, последнею любовью.
Таково было семейное внутреннее положение государя Александра II, когда ему пришлось решать один из самых трудных и сложных вопросов его царствования – вопрос о войне.
VII
Точно, секунда в секунду, как было назначено, государь в кавалергардском вицмундире, в каске без плюмажа, с императрицей Марией Александровной, чье тезоименитство[15] праздновалось в этот день, в открытой коляске въехал в ворота Нижнего сада и поехал вдоль иллюминированных аллей. Камер-казак сидел рядом с кучером. За государем на паре с пристяжной, стоя в пролетке, ехал петергофский полицмейстер, за ним в коляске наследник с супругою и далее великие князья… Их сопровождало, перекатываясь по аллеям парка, народное «ура».
Оно, сначала негромкое, стало слышно у Монплезира, где собралась избранная публика, которую пускали по особым билетам. «Ура» быстро приближалось и становилось громче и дружнее. Разговоры среди народа, собравшегося слушать концерт, прекратились. Музыканты в красных кафтанах встали за пюпитры.
«Ура» приблизилось. Испуганные, разбуженные птицы метались в древесных ветвях.
Вера, стоявшая с графиней Лилей в одном из первых рядов скамеек перед эстрадой, почувствовала, как вдруг сжалось ее сердце и потемнело в глазах. Она не хотела идти на концерт. Все эти дни она боролась с собою, принудила себя пойти с графиней, надеясь, что победит себя. Сейчас поняла, что не сможет справиться с собою. Все казалось ей фальшивым, скучным, ненужным.
Капельмейстер поднял палочку. Торжественное настроение охватило всех. Оно не передалось Вере, напротив, еще более смутило ее.
Скрипя колесами по гравию, подъехала коляска с государем. Государь поднялся с сиденья, сошел на дорожку и подал руку императрице.
В тот же миг грянул народный гимн.
– Лиля, я не могу больше, – сказала Вера и пошла через толпу сзади великих князей.
– Это невозможно, Вера.
– Я не могу.
Прекрасный, величественный, могучий и властный гимн лился с эстрады:
– «Царствуй на славу нам!..»
Конногвардейский ротмистр в красивых черных бакенбардах шикнул на графиню и Веру.
– Барышне дурно, – прошептала по-французски Лиля.
Ее лицо было покрыто красными пятнами. Ей было стыдно за Веру.
На большой дороге у фонтана «Сахарная голова» стояла благоговейная тишина. Лошади, впряженные во множество колясок, одиночек, пар и троек, точно сознавая величие минуты, не шевелились. Кучера, ямщики и грумы сняли шапки и сидели неподвижно на козлах. Сквозь переплет темных ветвей неслось:
– «Царствуй на страх врагам!..»
Вера и графиня Лиля выбрались из толпы. К ним подошел среднего роста человек в несколько странном, точно не по нем сшитом костюме. Длинный сюртук, распахнутый на груди, и светло-серые брюки в коричневую клетку были от разных костюмов. Широкий ворот рубашки с опущенным вниз шарфом открывал бледную тощую шею, откуда росла светло-русая, не знавшая бритвы, мягкая, вьющаяся кольцами борода. Жидкие усы свисали к большому узкому рту. Редкие светлые волосы были небрежно причесаны на пробор. В нем было все, как сейчас же подумала графиня Лиля, не «comme il faut» и не для такого места. Не будь скандала с Верой, графиня Лиля не признала бы его. Но теперь она обрадовалась ему.
– Князь, – вполголоса окликнула она молодого человека, – как, и вы тут?..
– Как видите, Елизавета Николаевна.
– Вере дурно… Помогите мне.