Цари мира - страница 19

— К сожалению, нет, господин судья. Моя служба мне дает очень мало времени, а друзей у меня много, и приходится соблюдать известный черед для визитов, чтобы никого не обидеть.

— Вы давно знаете Дюпона?

— С пеленок, господин судья; наши родители были связаны неразрывной дружбой.

— Знаете ли вы что-нибудь о его машине?

— Которой, господин судья? Он инженер-техник, и машин настроил очень много, несмотря на свой еще юный возраст. Если вы говорите о той машине, которая стяжала ему славу?..

— Да, да!

— …Для мытья белья?

— Нет, нет!

— Для чистки картофеля?

— Вовсе нет! Разве вы ничего не знаете о его последнем изобретении, или, вернее, реконструированном изобретении русского Филиппова?

— Русское? Знаю, знаю! Са-мо-вар?

Следователю стало ясно, что над ним потешаются. Он прекратил следствие и позволил офицеру удалиться.

Тот хотел было повидать заключенного, но этого ему не разрешили. Придя домой, он снял мундир, в котором задыхался от жары. В ту минуту к нему позвонили.

— Никого не принимать, — крикнул он денщику, — я должен ехать к командиру.

— Мой капитан! Два незнакомца требуют, чтобы вы их тотчас же приняли по важному делу.

— Скажите им, что я сожалею, но никак не могу их принять.

Через минуту денщик воротился с двумя визитными карточками и запиской, на ней стояло:

«Если хотите спасти вашего друга, ваши секреты и вашу собственную голову, доверьтесь нам и выслушайте нас».

Карточки были: де Коржак, рантье, и Лебюфон, журналист.

Дюваль их принял.

— Мосье, — начал гость, высокий черный южанин, — мы предлагаем вам освободить Дюпона. Мы оба монархисты, и потому вы вполне можете нам довериться. Мы предлагаем спасти и вас.

— Меня?

— Да, приказ о вашем аресте уже подписан. Поэтому велите денщику собрать ваши вещи. Сами же возьмите с собой ваши бумаги и драгоценности и отправляйтесь, не теряя времени, на взморье. Там нас ждет моя яхта. Лебюфон в это время займется освобождением вашего друга; только напишите ему на вашей карточке, чтобы он вполне на него положился. Иначе побег не удастся. Завтра — сборный пункт в Генуе, у трактирщика Джиованни Неро, у порта Сант-Андреа.

— Как, у Джиованни Неро?!

— Да, вы его знаете?

— Конечно, я сам там всегда останавливаюсь. Новые гостиницы страшно дороги и хороши только для иностранцев.

— Итак, решено! Отправляемся скорее!

И они вышли. За ними денщик нес чемодан.

В одном из старинных домов старой Ниццы, около собора, на самом берегу, под крышей с одним окном на солнечную сторону, в маленькой чистенькой горенке, проживала стройная молодая девушка Жанна Субирус, по ремеслу портниха.

Лишившись матери на семнадцатом году жизни, она покинула родные Пиренеи и переехала к отцу в Прованс, где тот имел место подшкипера на каботажном торговом судне. Предоставленная самой себе, она занялась шитьем и кройкой, принимая заказы, чем пополняла тощий бюджет своего отца. В одну ненастную осеннюю ночь бриг, на котором плавал ее отец, потонул, и никто не спасся. Бедный ребенок остался круглой сиротой, и только твердость духа, присущая горцам, поддержала ее в несчастье. Она продолжала устойчиво работать, и хотя работа не всегда бывала, и платили за нее мало, она все же обеспечивала ее существование. Каждое воскресение Жанна ходила в собор, где усердно молилась за души своих родителей. Когда работы у нее бывало побольше и оставался франк-другой экономии, она заказывала заупокойную обедню. Духовенство собора и прихожане скоро признали эту странную, миловидную фигурку, появлявшуюся каждый праздник в одни и те же часы, в одном и том же месте, простаивавшую всю обедню на коленях и не подымавшую глаз со своего молитвенника. Иногда она вставала пораньше, шла в поля, набирала роскошный букет ярких и душистых цветов и украшала ими статую Лурдской Мадонны, к которой питала особое благоговение. Это был в некотором роде фамильный культ, так как ее родители считали себя родственниками преподобной Бернадетты, которой Лурдская Мадонна явилась.

В одно утро, когда она подходила с цветами к собору и остановилась, чтобы поправить букет, к ней подошел молодой человек и, видимо, любуясь ею, а не цветами, сказал: