Царица бедных. Рассказы - страница 13
— Отворяй! крикнул он, — да поскорее!
Дверь распахнулась. На пороге стоял человек в европейском платье, опираясь на плечо хозяина.
Взгляды мрачного всадника и человека в европейском платье встретились; в одном сверкала демонская злоба, — в другом лучезарно светилась кроткая любовь к ближнему.
И мрачный всадник, не выдержав взгляда своего противника, отступил.
— Опять на моей дороге! глухо пробормотал всадник, — этот дом мне нужен! Я хочу расположиться в нем!
— Ты не можешь этого сделать потому, что этот дом — мой! спокойно отвечал человек в европейском платье, — уходи!
И всадник и все, бывшие с ним люди, исчезли из селения…
А письма, — не одного человека в европейском платье, но и многих других, в которых вселился его высоко-христианский дух любви и сожаления к ближнему, — всё спешили в разные концы мира и оповещали его о неслыханных злодеяниях, творившихся в несчастной стране. Телеграф, проворно стуча, передавал длинные, полные ужасной правды депеши, пароходы и железные дороги развозили по всему свету очевидцев резни христиан конца XIX века и мир, потрясенный, опечаленный, стал прислушиваться к стонам безвинных мучеников!..
Они стонут до сего дня… — «Помощи и милосердия»! — стонут они, — «милосердия к нашим ни в чем неповинным женам, сестрам и детям! Откликнитесь и помогите все, в ком есть хотя капля чувства сожаления к страждущему человечеству! Вспомните завет Христа и не нарушайте Его заповедей! Пусть холодные сердцем филистеры-философы говорят, что совокупность добра и зла — необходимый элемент всего живущего на земле, пусть некоторые из них договариваются до того, что считают зло одним из деятельных рычагов прогресса, пусть политики хлопочут об излюбленном ими равновесии. Нам, просто людям, не должно быть дела ни до одних, ни до других и третьих! Мы должны знать одно, что мы люди, обязанные и словами и Делом помогать людям, — „несть же эллин и иудей“ армянин, или даже этот, самый, изнывающий под ярмом бесправия и грабежа, — турок!»
И мы все, сколь бы разноплеменны мы ни были, — принадлежащие одному великому народу, благородная рука которого не раз поднималась для ограждения и защиты слабых, — мы все вправе ожидать, что, приклонив ухо к стонам сотней тысяч поруганных матерей и голодных детей, — этот могущественный народ, как один человек, воскликнет: <В оригинале отсутствует часть текста. — Прим. авт. fb2>
Живое золото
Сколько раз, проходя мимо знакомого дома, я останавливался перед одним окном нижнего этажа и смотрел на прекрасный аквариум, в котором плавали тупоносые золотые рыбки. Я так привык к этому окну, так пригляделся ко всему, что было на нем и около него, что почти изучил его. По всей вероятности, это была квартира богатого человека. Красивые, всегда белоснежные, занавесы спускались по обеим сторонам окна; сквозь их узоры можно было, — если не разглядеть вполне, то по нескольким предметам, в виде мраморного столика, бронзовых часов, конца бархатной салфетки на столе и проч., — угадать богатую обстановку. На широком подоконнике стояли изящные цветочные горшки с пышными розами и камелиями.
Но меня больше всего привлекал аквариум с его золотыми обитательницами. Он был роскошен, хотя и не велик, — аршин в квадрате. Он был украшен туфом и разноцветными раковинами; в нем были два грота и, посередине, маленький фонтан, постоянно бивший струею кристальной воды.
Иногда, сквозь раздвинутые занавески, я видел стоявшую подле аквариума, в бархатном халате, фигуру сытого, благодушного господина с двойным подбородком. Он протягивал пухлую руку, на мизинце которой блестел солитер, и медленно сыпал крошки белого хлеба рыбкам, подолгу смотря на них своими холодными, такими же как у них, безжизненными глазами.
Сколько раз в зимнюю стужу, в метель, проходя мимо этого окна и дрожа от холода, я все-таки останавливался на минуту, чтобы полюбоваться на рыбок. Случалось, что рядом со мной становился какой-нибудь оборванец и, щелкая от холода зубами, переминаясь с ноги на ногу смотрел на аквариум расширенным жадным взглядом. И мне казалось, что он, этот оборванец, завидовал привольной жизни золотых рыбок их довольству, покою, теплу, которое шло от пылавшего ярко в глубине комнаты камина.