Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского - страница 36
Восторг исполнения столь важной службы уже через полчаса – а маскарад начинался в девять часов вечера – потускнел. Дежурство превратилось в испытание. Людей – толпы, жара, духота, но ворота на мундире не распахнешь.
– У меня от пота в сапогах хлюпает! – признался Василий Льву.
– Вот она какая, дворцовая служба! – шепнул братьям Дурново.
Он, счастливец, был среди приглашенных, поотирался в толпе, мелькнул перед глазами начальства – и домой!
– Говорят, как проведешь новогоднюю ночь, таким и весь год будет, – мрачно буркнул брату умеющий быть терпеливым Лев.
– Жарко, но ведь в Зимнем! – не согласился Василий. – Царя видели, царицу. А сколько генералов!
– Интересно, где теперь Алексей? – вспомнил о старшем брате Лев.
– Горилку с казаками пьет.
Первый день Нового года провели среди толп – значит, и самим весь год придется быть толпою. Смешные приметы! Уже назавтра жизнь пошла заурядная. Над составлением карт корпели – такая она, квартирмейстерская служба. Зато спалось хорошо, а на дворе-то святки.
Василий сквозь сон почувствовал: трогают за плечо, будят. Открыл глаза – никого. На окнах бельма мороза. В комнате тепло и не темно.
Испуга не было. Но кто-то ведь будил. Быстро оделся, на голову треух, ноги в валенки, набросил на плечи шубу.
Открыл дверь – обожгло! Щеки, ноздри. Запахнул полы шубы, руки спрятал в рукава.
Луна в облаке, небо яростно перечеркивает комета. О комете уже говорили, но Василий видел ее первый раз. Содрогнулся от озноба: комета будто ради него, унтер-офицера Перовского 2-го, пожаловала.
Показалась луна, от деревьев поползли по снегу тени, и Василий, испугавшись как в детстве, заскочил в дом, хлопнув за собою дверью.
Скидывал одежду так, будто она горела на нем, юркнул под одеяло, подогнул колени к груди. Тепло, тихо, покойно…
Осенило: кометы для царств страшны, для царей.
Вытянул ноги, положил ладонь под голову, теперь только сна подождать.
И вот уже Лев торопит, негодуя:
– Скорее! Скорее! Парад с утра!
Государь парад отменил. Колонновожатых построили на замерзшей Неве перед Зимним дворцом только в одиннадцать. Высокопреосвященный, священство, золотые митры, золотые саккосы, сияющие драгоценными каменьями ризы икон, сияющие кресты, аромат ладана.
Торжественное освящение гвардейских знамен.
Император Александр и великий князь Константин обнажили головы. Церемония длилась час, а мороз не жаловал.
Вернувшись в училище, Василий поглядел на термометр: двенадцать градусов ниже нуля.
Курсантов отпустили готовиться к экзаменам. Экзамены через десять дней и, к ужасу будущих колонновожатых, – публичные.
Лев удумал пригласить истопника. Перед ним, заменявшим публику, и гоняли друг друга по всем предметам.
Истопник ростом великан, осанкою вельможа, но глядел на братьев подслеповато, понимающе головой кивал. За терпение решили дать ему на водку. Лев спросил:
– Сколько тебе? На чару, на две?
– На два штофа, – сказал правду истопник. – Иначе и пить не стоит, не разберёт.
Вечером читали по очереди, вслух «Трактат о больших военных операциях» Наполеоновского генерала Антона Генриха Жомини.
Кто-то из дворни сунул голову в их флигелек:
– Аничков дворец горит!
Дворец принадлежал в ту пору Екатерине Павловне. В толпе изумлялись: император со свитою до шести вечера был во дворце, как не учуяли пожара? Хорошо хоть дверей много, в окна не пришлось прыгать.
Кто-то, стоявший к братьям спиною, сказал:
– Вон звезда хвостатая! Хвост с западу, а рылом на восток, в нашу сторону. Дворец горит – страх божий, а коли земля запылает? Господи, пощади нас, грешных!
Пропал для военной науки вечер, но ведь и дни пропадали.
Двенадцатого хоронили генерала Бауэра. Он в Швейцарском походе Суворова кавалерийской бригадой командовал.
Тринадцатого день рождения императрицы Елизаветы Алексеевна. Будущие колонновожатые участвовали в параде. Шли повзводно. В третьем часу отмаршировались.
И – слава Тебе, Господи! Семнадцатого, в первый день экзаменов, управляющий квартирмейстерской частью князь Волконский объявил: публичных смотрин не будет, всем облачиться в военную форму.
То была ласточка счастья. А само счастье прилетело на золотых крыльях 27 января 1812 года.