Царская свара (2) - страница 4

Последняя фраза, сказанная на латыни суровым тоном, добила князя Вяземского. Сильно недооценил он императора, а ведь генерал-майор Бибиков, посетивший недавно Холмогоры с проверкой «брауншвейгского семейства», оставил восторженный отчет о старшей сестре императора Екатерине Антоновне, отметив ее необычайное умственное развитие. Этот доклад стоил Александру Ильичу высылки из столицы — отправили расследовать причины возмущения работников и крестьян на уральских заводах.

— Я понимаю, что вы, князь, присягнули императрице Екатерине Алексеевне, и по ее настоянию занимаете должность генерал-прокурора Сената. Тем не менее, я прошу вас служить не монарху, а стране. Да, кстати, я понимаю, что сейчас мои слова вызовут у вас негодование, но я их все же произнесу, — Иоанн Антонович остановился и посмотрел прямо в глаза Александра Алексеевича. Под этим взглядом князю стало неуютно, холодок пошел по спине — на него холодно взирали глаза пожилого, много чего видевшего за свою жизнь человека, а не молодого императора. Он даже тряхнул чуть головой — наваждение исчезло.

— А теперь о главном, Александр Алексеевич. Вы прекрасно знаете, что 9 января 1757 года, императрица Алексеевна родила дочь Анну. При известии об ее беременности, Петр Федорович в присутствии многих свидетелей, да того же Льва Нарышкина, в сильном недовольстве произнес следующие, весьма примечательные слова — «Бог знает, почему моя жена опять забеременела! Я совсем не уверен, от меня ли этот ребенок и должен ли я его принимать на свой счет».

Иоанн Антонович хмыкнул, губы его исказила усмешка. Князь Вяземский ничего не спросил, сидел молча, понимая, что его миссия с треском провалилась. А ведь он надеялся прельстить никогда не видевшего, кроме своей камеры, узника, новой для него жизнью. Еще бы не искушение — женитьбе на императрице и долгом счастливом царствовании. А ему ясно показали, чего стоит такой брак.

— Да, кстати — 4 июля 1762 года, за два дня до смерти Петра Федоровича, его любезная женушка Екатерина Алексеевна направила к нему в Ропшу лейб-медика Поульсена. Нет, не с лекарствами, а с хирургическими инструментами для вскрытия тела и снадобьями для бальзамирования трупа. Какая «заботливость» о муже, и какая предусмотрительность — императрица уже знала, что очень скоро овдовеет! И вы мне предлагаете ее в супруги?! Я разве похож на самоубийцу, князь?

Вяземский стиснул зубы — в голове лихорадочно бились мысли. Теперь он не сомневался, что заговор в Петербурге весьма разветвлен — в Шлиссельбург постоянно шли депеши от информированных людей, отнюдь не дворцовые слухи, а сведения, о которых он сам, высший сановник империи только догадывался. Доносить о таком могли только люди, которым императрица Екатерина Алексеевна, безусловно доверяла.

— К тому же, Александр Алексеевич, она совершила двойное предательство — не имея прав на трон, она отобрала его от мужа, и не передала сыну. А все те, кто возвел ее на престол, вольные или невольные соучастники. А может это и правильно, ведь Павел Петрович сын императора только по отчеству. Помните скопище придворных, что пришли поздравлять его с дочерью? И злые слова Петра Федоровича, ведь цесаревич стал несчастным «рогоносцем», на эти «поздравления» — «я уже к ней давно не захожу, и Бог ведает, откуда у нее дети берутся?!» Дети! Понимаете — все услышали слова, но их не расслышали — дети! Дети!

— Это грязные слухи…

— Оставьте, князь, мы не на заседании Сената. Скажите, что родившийся в пожаре дома ее камердинера Шкурина граф Бобринский не ее сын от Григория Орлова?! И Станислав Понятовский, как и Сергей Салтыков не приложили рук… Кхм, тут руки как раз не нужны. Скажем так — не приложили должных усилий к появлению на свет Анны и Павла?! Господа сенаторы — возводить узаконенного ублюдка на престол вверх цинизма. Но вы вцепились за это мертвой хваткой — потому и обласканы за свои деяния императрицей сверх всякой меры!

Вяземский побледнел — оскорбление было неприкрытым. Но сдержал вспыхнувшую ярость, понимая, что иначе живым с этой комнаты не выйдет. Вернее, жизнь ему сохранят — но очутится он в зловонном подвале, вместе с другими немногочисленными сторонниками Екатерины. Под кнутом на дыбе он сам многое расскажет — прекрасно знал, как пытками умеют добиваться признания. А палачи у Иоанна Антоновича найдутся — таких людей в первую очередь правители выискивают.