Царский каприз - страница 3

— Все вместе! — пожал великий князь своими широкими плечами, в которые глубоко ушла его некрасивая голова. — Я и сердит, и недоволен, и прямо таки зол!

— Что? Или опять твои гвардейцы что-нибудь напроказили? — рассмеялся император. — Никак вам Бог лада не дает! Ты их всех без души любишь, они тебя все поголовно обожают, а вечно у вас идет какая-то глухая борьба, вечно ты с ними воюешь!

— Да как же не воевать, когда с ними никакого слада нет? — проворчал великий князь, опускаясь в кресло и весь уходя в его мягкие пружины, в то время составлявшие еще предмет далеко не всем доступной роскоши.

В этой позе Михаил Павлович рядом со своим красавцем-братом казался почти карликом. Сравнительно очень невысокого роста, тучный и очень некрасиво сложенный, он всей своей крупной головой уходил в широкие плечи, что вместе с сильно сутуловатою спиной и густыми прядями непослушных волос, как-то комично торчавших во все стороны, представляло малопривлекательную, отчасти даже комическую фигуру, над которой Михаил Павлович сам нередко подшучивал.

Но на этот раз ему было не до шуток. Он был серьезно расстроен чем-то и, так же быстро вскочив с места, как он быстро занял его, он принялся быстрыми и нервными шагами ходить из угла в угол огромного царского кабинета.

Государь хорошо знал эту манеру, ясно обнаруживающую в брате серьезное волнение.

— Да скажи мне, в чем дело? — ласково переспросил он. — Ведь не секрет же это?

— От тебя, конечно, нет! Я даже прямо-таки пожаловаться тебе хотел… Да тут такое обстоятельство… — и Михаил Павлович развел руками.

— Даже мне жаловаться хотел? Вот как?.. Значит, дело нешуточное?.. Жаловаться ты не охотник! Тут уж ведь до конфирмации тогда дело доходит?

— Да и дошло бы, если бы не одно щекотливое обстоятельство! Не будь тут замешано имя женщины, я проучил бы этого мальчишку!.. Да, не будь, тут не только имя, а честь женщины, даже молодой девушки замешано!

— Да, если так, то дело другое! — серьезно проговорил государь.

Он рыцарски относился к вопросу женской чести и не стал расспрашивать брата о подробностях того дела, о котором тот вел речь.

Прошла минута упорного, тяжелого молчания. Великий князь, видимо, хотел что-то сказать, но не решался.

— Я… знаешь ли… к тебе… с просьбой! — наконец произнес он, не глядя на брата.

Государь улыбнулся. Он предвидел конец разговора.

— Тебе денег нужно?.. Да? — ласково осведомился он.

Он знал, что у великого князя никогда не было рубля за душой и что это происходило единственно от того, что Михаил Павлович раздавал все, что получал и от казны, и с личных своих имений.

— Да… Я хотел бы!.. Впредь бы мне… в счет жалованья… Только с твоими министрами я разговаривать не люблю. Лучше сам ты дай мне, а когда придет срок, я жалованье получу и сам тебе принесу.

— Да хорошо, хорошо!.. Сосчитаемся! — улыбнулся государь.

— Да больше давай!.. Бог их там знает, сколько у них на свадьбу-то уйдет.

— На свадьбу? Ты, стало быть, в сваты записался?

— Запишешься тут, если дело так исключительно сложилось! — сердито произнес Михаил Павлович.

— Десяти тысяч с тебя будет?

— Ну, вот еще! Конечно, хватит.

Надо заметить для верности исторической передачи, что в то время счет велся еще на ассигнации, и не крупная в настоящее время сумма в три тысячи рублей серебром в то время представляла собой крупную и солидную сумму в десять тысяч рублей ассигнациями.

— Бери больше, если надо! — предложил император.

— Ну, хорошо, дай двенадцать тысяч, а больше уж ни под каким видом! Опять твой Булгаков!.. Стал бы из-за него тебя беспокоить? Да и надоел он мне хуже горькой редьки… Я ему наотрез сказал, чтобы он унялся, а не то я его в армию сплавлю.

— Не сплавишь… он тебя забавляет! — рассмеялся государь.

— Прежде забавлял, а теперь надоел! Прямо-таки озорничает.

— А назначение этих денег — секрет?

— От тебя-то? Что ты это! Я только хотел позднее сказать тебе… когда я все устрою.

— Ну, и прекрасно!.. Я не настаиваю. Деньги тебе сейчас велеть выдать или прислать?

— Нет, лучше пришли! Терпеть не могу за чужими деньгами руку протягивать!..

— Это мои-то деньги тебе «чужие»? — укоризненно покачал головой государь и, чтобы сгладить несколько неприятное впечатление этого разговора, спросил: — Ты к детям не заходил?